Коллектив авторов - Битов, или Новые сведения о человеке

С женой Натальей Герасимовой

Я в Токсово. Сижу в дедушкиной комнате за старым письменным столом, на столе компьютер-франкенштейн, сосланный на дачу, за ним он работал все прошлое лето. Никто его с тех пор и не включал…

Слева крохотный телевизор, который «ловит» три канала, за спиной на шкафу тикает будильник – ровесник моей мамы, а справа кровать. Чего-то не хватает… Да, около кровати обязательно должны стоять две кефирные бутылки, овсяное печенье, сумка с рукописями, на кровати должны лежать тетради и томик Пушкина. Этого нет…

Смотрю. Костик (правнук) пару лет назад оторвал кусок обоев у кровати, и дедушка, лежа на подушке, дорисовал образ и что-то написал, не могу разобрать… Почему я в прошлом году не спросила, что там написано? Балда я.

Задача: написать воспоминания о Битове А. Г. Вот как написать? Всю свою жизнь описывать? Это просто невозможно. Ведь это мой дед, единственный, кто до меня дожил. С моего рождения и до рождения его третьей правнучки, пусть не всегда очно, он был рядом со мной – постоянно…

Дед всегда писал свои тексты набело. Входил в поток и писал. Вот и я решила так же. Попробую.

Когда у деда умерла жена Наталья Герасимова, он словно осиротел и перешел жить к нам, на Невский, 10. Я как раз училась в аспирантуре, и он меня подначивал, что я пишу, как он, не в смысле качества, конечно, а именно способа: хожу маюсь неделю, ворчу, раздражаюсь, нервничаю, а потом за ночь все пишу и отправляю. Вот так мы частенько с ним маялись в три часа ночи на кухне, каждый со своей кружкой кофе. Размышляли, обсуждали, ворчали. Потом разбредались по компьютерам…

На сороковинах по деду меня спросили: «Каково быть внучкой Битова?». Я не могу ответить. Это странный вопрос. Другого живого деда у меня не было, чтобы сравнивать опыт. Это часть меня, и мне было всегда все равно, кто он для всего мира. Я всегда шла своей дорогой, все делала сама и очень благодарна, что никто в семье не «давил авторитетом». Дедушка наблюдал со стороны и никогда не осуждал.

Помню, он потом всем рассказывал, что теперь знает, что такое «позитивный стресс». Это когда я позвонила ему в Москву и сказала: «Деда, я поступила!» – «Куда поступила?» – «В Университет на клиническую психологию!» Он заплакал… Видимо, не ожидал.

Потом у нас было много бесед про биологию, физиологию, психологию. Нам было безумно интересно, особенно когда он понимал, что многое описал интуитивно в своих произведениях. Хохотал над моим разбором «Гадкого утенка» по психоанализу Адлера. Потом я увлеклась психосоматикой, и выяснилось, что дед в Москве периодически парится в бане с Тополянским, автором руководства по психосоматике для врачей. Так он мне через деда даже книгу свою подарил…

А вот в детстве мы виделись мало, дедушка часто работал за границей, приезжал редко, как Дед Мороз с игрушками. В 1990-е это казалось каким-то волшебством. Ведь здесь ничего не было, все было серое и страшное. Мишка до сих пор со мной, с моего годика…

В школе был забавный случай. Я сильно болела и попросила бабушку, тоже писательницу (И. Г. Петкевич), помочь мне написать два сочинения. В итоге мне поставили за одно трояк, а за второе вообще двойку, так как изложенные мысли не сходились с мнением учительницы. Бабушка от возмущения позвонила деду, а он: «Ха, чего ты переживаешь, я тут Егору сочинение написал по Пушкину, так нам вообще кол влепили!» После этого мы писали свои сочинения сами.

С Егором, то есть моим дядей, который младше меня на два года, мы росли вместе, жили через дорогу. Это была наша маленькая деревенька, о которой мечтал дедушка. На Невском первая жена, на Восстания последняя. Об этом можно прочитать в его «Странноприимном дворе», написанном в память о моей бабушке. Прочитайте обязательно, там много о нашей жизни… С нашей покосившейся квартиркой на Невском много связано не только у дедушки с бабушкой. Задолго до моего рождения кто тут только не попивал чай или чего покрепче. Поэтому, несмотря на обветшалость дома, мы привязаны к этому месту.

У деда было такое качество: он одинаково легко общался абсолютно со всеми, будь то бельгийская королева, на приеме у которой он говорил, что теперь ему будет о чем рассказать внучке, или друг моего детства, с которым он на кухне попивал свой любимый кофе или рюмку с лимоном. Так же одинаково легко он мог послать на три волшебные буквы любого, кто был не прав. Быстро и без предупреждения. Терпением он не отличался. Поэтому и был правозащитником, борцом во всех отношениях.