Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Я все больше закипал, не в силах сдержать раздражение. До меня дошло, что он заманил меня в Исландию с единственной целью — угробить на корню стратегическую оборонную инициативу. С самого начала он, должно быть, замыслил известить нас об этом в самую последнюю минуту.

"Переговоры окончены, — подвел я итог. — Пойдем, Джордж, отсюда. Мы уезжаем".

Когда мы подошли к машинам, собираясь покинуть Рейкьявик, Горбачев произнес: "Не знаю, что еще я мог бы сделать?" — на что я ответил: "Зато я знаю. Вы могли бы сказать "да".

В тот вечер в своем дневнике я сделал такую запись:

"Он хотел таких формулировок, которые загубили бы идею СОИ. Цена была слишком высока, но я не пошел на сделку, и на этом день закончился. Весь наш народ считал, что я был полностью прав. Я торжественно обещал не отказываться от СОИ и сдержал свое слово, но это означало — никаких дел с сокращением вооружений. Он пытался сыграть на общительности, но я вышел из себя и показал свою злость. Ну что же, теперь мяч на его половине поля, и я убежден, он перекинет его, когда увидит реакцию мира".

Я был сильно обманут в своих надеждах и очень разозлен.

Когда я прилетел домой в Вашингтон, мне был устроен прием, который ясно показал, что американцы — за меня. Они явно не желали сворачивать программу СОИ.

В начале июня 1987 года, после экономической встречи в верхах в Венеции, Нэнси и я вылетели в Западный Берлин, где нам вновь напомнили об огромной пропасти между нашей системой и системой коммунистов. Мне вспомнился план Маршалла, когда Америка истратила миллиарды после второй мировой войны, чтобы помочь восстановить разрушенную экономику Европы, включая экономику двух наших бывших врагов, и я подумал, какая другая нация на земле могла бы так поступить. Я осмотрел выставку в честь храбрых летчиков — трех из них я повстречал, — которые поддерживали жизнь города во время осуществления "воздушного моста" в Берлине. Затем я осмотрел Берлинскую стену, такой наглядный символ, какой только и можно когда-либо представить, символ контраста между двумя различными политическими системами: с одной стороны — люди держатся в плену потерпевшего крах коррумпированного тоталитарного правительства, а с другой стороны — свобода, предпринимательство, процветание.

Я принял предложение выступить на митинге на площади у Бранденбургских ворот — на линии раздела между Западным и Восточным Берлином. До своего выступления я встретился с моими западногерманскими хозяевами в правительственном здании недалеко от стены. Из окна можно было видеть настенные надписи, рисунки и демократические лозунги, нацарапанные на той части стены, которая принадлежала свободному миру, а за стеной — правительственное здание в Восточном Берлине, где, как мне сказали, была установлена аппаратура дальнего слежения, посредством которой можно было подслушивать наш разговор.

"Следите за тем, что говорите", — сказал немецкий чиновник. Услышав это, я спустился на площадку, которая была еще ближе к тому зданию, и начал излагать все, что думал о правительстве, которое содержит свой народ как скот на ферме.

Я не помню точно, что сказал, но, по-видимому, использовал кое-какие резкие слова, выражая свое мнение о коммунизме, надеясь, что меня услышат. (Поскольку я ношу слуховой аппарат, мне сказали в Вашингтоне, что меня легче подслушать с помощью электронной техники, чем других людей. Слуховые аппараты могут прослушиваться путем направления на них радиоволн издалека, что позволяло воспроизводить разговор, который имел место в комнате; из-за этого мой слуховой аппарат прошел специальную обработку на "противоподслушивание".)

Из этого здания мы прошли к Бранденбургским воротам, где собрались десятки тысяч берлинцев. Поскольку выступление содержит мысли, к которым я особо привязан, я намерен процитировать некоторые пассажи речи, которую я произнес в тот день — 12 июня 1987 года:

"За моей спиной возвышается стена, опоясывающая свободные секторы этого города, — часть гигантского барьера, который перерезает весь Европейский континент.

От берегов Балтийского моря этот барьер, словно глубокий шрам, рассекает Германию заграждениями из колючей проволоки и бетона, загонами для сторожевых собак, сторожевыми вышками. Далее к югу видимой, явной стены нет. Но и там вооруженные пограничники и контрольно-пропускные пункты ограничивают свободу передвижения, и там они служат орудием тоталитарного государства, навязывающего свою волю людям. Здесь, в Берлине, этот барьер наиболее нагляден. Именно здесь, где стена перегораживает ваш город, фотографии и телевизионные камеры демонстрируют человечеству образ насильно разделенного континента. Стоя перед Бранденбургскими воротами, каждый ощущает себя немцем, разлученным со своими соотечественниками. Каждый ощущает себя берлинцем, вынужденным постоянно видеть этот безобразный шрам…