Рональд Рейган - Жизнь по-американски

В заключение еще раз подчеркну: поворот к ровным, добрым отношениям между нашими странами — это было и остается нашим желанием. И он вполне реален при наличии такого же желания у американской стороны.

С уважением, К. Черненко Москва, Кремль

23 февраля 1984 года".

Несмотря на отпор Москвы, я все равно считал, что пришло время изучить возможность организации конференции на высшем уровне с участием Черненко. Он был слеплен из того же теста, что и Брежнев с Андроповым, — твердый ортодоксальный коммунист, приверженный ленинской религии экспансионизма и доминирования во всем мире. Это не привносило ничего нового в американо-советские отношения.

Но их меняло другое: я чувствовал, что впервые за многие годы мы могли выступать на встрече в верхах с позиции силы. Об этом — моя запись в дневнике, которую я сделал через неделю после получения письма Черненко: "В седьмой раз я встретился с членами объединенного комитета начальников штабов. Приятнее всего мне было услышать доклад о нашем положении в свете прошедших трех лет. Наша технология намного превосходит ту, которой обладают наши возможные соперники, наши успехи в боевой и других видах подготовки впечатляют. Во всех родах войск 91 процент новобранцев имеют среднее и высшее образование. Это самый высокий уровень в нашей истории. Как я хотел бы, чтобы наш народ мог знать, как много мы сделали, но большая часть информации секретна".

С тех пор как я познал бюрократов в Диксоне во время депрессии, я не возлагал на них больших надежд, хотя бюрократия всегда играла большую роль в проведении американской внешней политики. Например, если я хотел отправить послание зарубежному руководителю, экземпляры моего послания сначала проходили через полдюжины или больше различных инстанций в государственном департаменте, Пентагоне, министерстве торговли и других ведомствах для замечаний и предложений. И часто, независимо от необходимости, различные чиновники пытались (я уверен, из лучших побуждений) добавить или изменить что-нибудь. В результате мои первоначальные мысли искажались.

Поскольку вопрос о сокращении вооружений имел особую важность, я решил прибегнуть к более непосредственному контакту, бёз помощи бюрократов.

В начале марта на заседании Совета национальной безопасности я объявил о своем решении самостоятельно написать ответ Черненко без привлечения других инстанций. С этого момента я собирался консультироваться только с небольшой группой, в которую вошли Джордж Буш, Джордж Шульц, Кэп Уайнбергер и Бэд Макфарлейн — мой помощник по национальной безопасности в группе планирования СНБ. Эта группа должна была помочь мне определить возможность выработки долгосрочного плана, позволявшего русским предпринять серию небольших шагов и показывающего нашу искреннюю заинтересованность в улучшении отношений, которое стало бы прелюдией к встрече в верхах (если бы русские продемонстрировали бы то же). Вот записи из моего дневника, суммирующие последующие события:

"2 марта

Я убежден, что пришло время встретиться с Черненко приблизительно 1 июля. Мы хотели начать со встречи на уровне министров по ряду значительных вопросов, которые не рассматривались со времени инцидента с самолетом рейс 007.

5 марта

Приехал канцлер Западной Германии Гельмут Коль. У нас была хорошая встреча и приятный обед. Он подтвердил мое убеждение, что Советами, по крайней мере отчасти, руководит чувство уязвимости и подозрения, что мы и наши союзники желаем им зла. Они до сих пор берегут противотанковые сооружения и колючую проволоку, свидетельствующие о том, как близко подошли немцы к Москве, прежде чем были остановлены. Он тоже думает, что я должен встретиться с Черненко.

7 марта

Я встретился с Джорджем Шульцем. Наши планы относительно Советского Союза продвигаются. Он передаст послу Добрынину мое письмо для доставки Черненко".

В письме к Черненко я написал, что считаю полезной для нас прямую и конфиденциальную встречу. Я попытался использовать старую актерскую технику проникновения — представить, что видишь мир глазами другого человека, и попытаться помочь зрителям увидеть мир моими глазами. Я писал: "Зная огромную цену, заплаченную вашим народом, помогавшим победить нацистскую Германию, я понимаю ту важность, которую Вы придаете безопасности советского государства". Я сказал, что мне кажется, некоторые люди в Советском Союзе испытывают настоящий страх перед моей страной.