Михаил Захарчук - Вячеслав Тихонов [Тот, который остался!]

Оскар Уайльд совершенно справедливо утверждал, что только два сорта людей интересны по-настоящему. Это те, кто знает о жизни решительно все, и те, кто ничего о ней не знает. Кеворков — человек, безусловно, первого сорта.

Однажды Кеворков «за чашкой чая» поделился со мной воспоминаниями, которые я здесь привожу от его имени, от первого лица.

Был у меня большой друг Виктор Луи — советский гражданин и английский журналист. В высшей степени незаурядный человек с очень драматичной судьбой. В суровые военные годы он остался сиротой. Прислуживал в различных иностранных диппредставительствах, чтобы с голодухи не подохнуть.

В пятнадцать годков от роду его арестовали, разумеется, за шпионскую деятельность, и осудили на двадцать пять лет. Отбытие половинного срока совпало со смертью Сталина и приходом к власти Хрущева, который разоблачил своего бывшего хозяина на XX съезде КПСС и провел широкую амнистию политзаключенных. Очень талантливый человек, Луи сумел превратить тюрьму в собственные «университеты», изучил в совершенстве английский и турецкий языки. Освободившись, он женился на англичанке и стал работать в качестве корреспондента ряда британских газет.

Однажды я пригласил его на закрытый просмотр документальной картины «Если дорог тебе твой дом». Там выступали видные военачальники. Потом к присутствующим обратился Володя Познер. Он сказал о том, что каждый из нас когда-нибудь покинет этот мир. Окажется ли интересной история нашей жизни потомкам — неизвестно. А вот жизнь таких людей, только что говоривших с вами, — вне всякого сомнения, потомков не оставит равнодушными. Новые поколения востребуют эти кинокадры и останутся благодарны нам за этот немалый труд. И хоть нам удалось заснять многих военачальников, но все это — ничтожно мало. Я, например, знаю человека, который записал интереснейший рассказ Лазаря Кагановича, а сейчас работает с Молотовым (Феликс Чуев. — М. З. ). Говорят, совсем не в плохой форме сейчас находится Никита Хрущев. Но все равно надо спешить.

Благородный и благодарный Луи стал одержим мыслью отдать долг чести Хрущеву, которого не без основания считал своим спасителем, а себя — его пожизненным должником. Да, надо еще сказать, что мой друг был хорошо знаком с дочерью Хрущева Юлией и ее мужем Львом Петровым. Он еще перевел с английского несколько сочинений Эрнеста Хемингуэя. Юлия тоже писала. Но ни она, ни ее муж никогда не высовывались, не бравировали своей приближенностью к Хрущеву. Вот они и устроили Виктору встречу с «опальным кукурузником» на даче последнего.

Мой друг снял на кинокамеру свое общение с бывшим первым коммунистом Страны Советов. На Западе эта лента была встречена очень благожелательно. Окрыленный успехом, Луи упросил Льва Петрова записать воспоминания Хрущева. Дело, однако, не пошло. И тогда мой друг нашел, по-моему, очень удачный ход. Он подключил к работе сына Хрущева. Тот с радостью взялся за работу, чем очень порадовал отца. А когда подарил последнему редкий на ту пору портативный диктофон, Хрущев вообще возрадовался, как ребенок.

Как раз тогда меня вызвал Ю.В. Андропов и заявил:

— Мне доложили, что Хрущев пишет мемуары.

— Хрущев не пишет, а диктует свои воспоминания, — осторожно проговорил я. — Однако пока ничего о них не могу сказать, поскольку не знаком с их содержанием.

— А надо было бы познакомиться! — недобро заметил Юрий Владимирович. — Хрущев — человек неуравновешенный и к тому же обиженный. Может легко пренебречь государственными интересами. Лучше всего, чтобы этих мемуаров не было вовсе. Но запрещать ему писать или поучать бывшего Первого секретаря нашей партии — не наше дело. А вот оберегать государственные интересы — наша прямая обязанность. Поэтому мы должны быть в курсе дела. Ты передай, пожалуйста, Луи, пусть не очень усердствует перед Хрущевым в благодарность за досрочное освобождение. Сам знаешь, у Хрущева руки повыше локтя в крови, и, выступая на съезде, он меньше всего думал о стране и о народе. Действовал по-хитрому: разоблачу Сталина — смою и свои грехи! Кто же станет разоблачать разоблачителя?!

Естественно, я поехал на дачу Луи, чтобы прослушать целиком хоть одну пленку и представить себе, как будут выглядеть мемуары бывшего Первого. До тех пор у меня не было ни малейших оснований жаловаться на неустойчивость своей нервной системы, но даже малая часть прослушанной пленки вызвала у меня нечто вроде шока. Как мог такой невежа, неспособный выразить свои мысли даже самыми простыми словами, более десяти лет править огромной державой и народом, веками располагавшим колоссальным интеллектуальным потенциалом?!