Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Киму все было не по душе. Он сидел, насупившись, в четырех стенах, уткнувшись в свои книги и газеты. Ночью его беспокоил шум пролетающих самолетов (неподалеку, в Быково, был аэродром). Он затыкал уши ватой, но все равно плохо спал.

Так проходили дни. Ким не высказывал недовольства и, стиснув зубы, нес свой крест. Вид этой молчаливой жертвы стал для меня невыносимым, и вскоре мы вернулись в душную Москву.

Но ухудшившееся в конце 70-х годов здоровье Кима заставило нас поставить вопрос о даче перед куратором. В ответ услышали до боли знакомое: «Это не так просто». Нам было неведомо, как преодолевались трудности, однако через несколько месяцев Киму предложили посмотреть дачу.

Дачный поселок, принадлежащий КГБ, расположен километрах в двадцати от центра Москвы. Около сотни неогороженных стандартных домиков разбросаны на расстоянии нескольких десятков метров друг от друга.

Когда мы туда ехали, я опасалась, что это место вызовет у Кима такую же реакцию, как и Томилино. Но, к счастью, ему все понравилось, и мы провели там наступившее лето и все последующие годы.

К тому времени Ким уже утратил иллюзии «о возможности построения» английского коттеджа «в отдельно взятой стране» и вполне довольствовался скромным финским домиком. У нас было две спальни, гостиная и терраса, кухня и ванная — все необходимые удобства, включая отопление. Домик был летний, и дачный сезон ограничивался пятью месяцами — с мая по сентябрь.

«Зато я получил очень славную дачу со всем современным оборудованием недалеко от Москвы — всего в получасе езды. Дорога обрывается у края леса, так что по ней никто не проезжает мимо, даже крестьянин на тракторе. Единственный посторонний звук здесь исходит от нашего дружка — дятла, который выпускает свои трели очередями, совсем как автомат Брена, — просто удивительно, что у столь маленького хрупкого существа такие сильные шейные мускулы и такой иммунитет от головной боли (по всей вероятности). Раз в две недели нам привозят цыплят, яйца, молоко, сметану и тому подобное, что я приписал преимуществам жизни в деревне. Какая наивность! Выяснилось, что все это привозят из Москвы» (из письма Эрику де Мони от 25 марта 1983 г.).

Ким с энтузиазмом принялся возделывать свой «сад», хотя почва — сплошная глина — больше располагала к гончарному производству, чем к земледелию. Он долго и упорно копал маленькую грядку, а на следующий день заново перекапывал свалявшиеся комья, пока комендант дачного поселка не охладил его пыл, объяснив всю бесполезность труда, и не привез тачку земли. В дальнейшем наш безотказный Владимир привез еще немного земли, и мы разбили маленький огород. Ким смастерил кормушки для птиц, любовался их повадками, наслаждался покоем и тишиной, но огорчался, что нет бабочек.

Птицы охотно откликнулись на наше гостеприимство. Сначала появился крупный дятел. Он считал себя хозяином и разгонял других птиц. Ему пришлись по вкусу хлебные крошки. Он неловко, сбоку хватал кусочек и, держа его в клюве, перебирался по дереву. Отыскав в коре отверстие, заталкивал туда свою добычу. Вскоре дятел стал прилетать со своим птенцом, который нисколько не уступал ему размерами и отличался только ярко-красным пятном на грудке. Младенец требовательно покрикивал, пока дятел-мама (или папа?) отправлял в его ненасытный клюв кусочки хлеба, один за другим.

Желто-зеленые синички слетались шумными стайками. Весело щебетали, порхая, суетливо клевали корм, отгоняя друг друга и небрежно разбрасывая крошки, которые разлетались, как брызги фонтана.

Скромные зяблики, напротив, вели себя очень деликатно. Они подолгу неподвижно сидели на хлебной горке, по одному на каждой кормушке, наслаждаясь изобилием и лишь изредка поклевывая.

Дымчато-голубой с розовой грудкой поползень спускался к кормушке по дереву вниз головой и стремительно уносился ввысь с кусочком хлеба для своих птенцов.

Маленькие трясогузки, изящные и высокомерные, прохаживались по дорожке, подбирая упавшие крошки.

Иногда случались трагедии, когда птицы с лета ударялись о стекло террасы и падали замертво.

Однажды я подобрала на земле неподвижный крохотный комочек — это был соловей. Пока я пыталась вдохнуть в него жизнь, вокруг моего носа вился назойливый комар. Скрюченные лапки стали медленно расправляться, и коготки вцепились в мой палец, но глаза все еще были подернуты пленкой. Вдруг соловей взглянул на меня своими бусинками, в то же мгновение склюнул комара и, поблагодарив меня веселой трелью, молниеносно упорхнул.