Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 2

Отправившись немедленно в университет, я пригласил на совещание старых членов Правления. Все поняли, что университету, как таковому, приходит конец, но признали необходимым сделать последнюю, хотя и обреченную заранее на неуспех, попытку, а именно переговорить всем нашим составом с народным комиссаром по просвещению и развернуть перед ним перспективу гибели идеи университета при проектируемых новых порядках.

Через несколько дней, после соответствующих телефонных сношений, мы, т. е. ректор, его помощник, проректор и деканы четырех факультетов, явились в комиссариат, который помещался тогда в здании, ранее принадлежавшем Императорскому Московскому лицею. В этом помещении бывшего привилегированного учебного заведения мы и пережили трагедию превращения нашего демократического, доступного всем классам населения, университета в привилегированное, только наоборот, в пользу новой рабоче-крестьянской, или, вернее, коммунистической аристократии, учреждение.

Мы были приняты Луначарским в присутствии нескольких деятелей Наркомпроса, в числе которых был и заместитель комиссара М. Н. Покровский. Мне было предоставлено слово, и я примерно в течение часа развивал соображения, сформулированные бывшим у меня совещанием. Характер моей речи был спокойный, объективный и строго деловой. Но, помня наказ моих спутников отрешиться от присущей мне, как они утверждали, мягкости и говорить резко и решительно, я закончил свою речь следующим заявлением: „Если же все-таки, несмотря на наши доводы, новое положение войдет в жизнь, то я опасаюсь, что история должна будет отметить, что то разрушение высшей школы, которое не удалось Победоносцеву и Кассо, удалось Луначарскому и Покровскому“.

Едва только я кончил, как утративший всякое самообладание Покровский вскочил с места и, не испросив слова у председательствовавшего Луначарского, начал кричать, что он не потерпит кадетских речей и что мой расчет на безопасность в здании комиссариата может оказаться ошибочным. Мне, по личному вопросу, пришлось заметить, что моя речь — не кадетская, а по долгу моей совести стремящаяся предотвратить гибельные последствия реформы для того учреждения, за судьбу которого я до сих пор нес ответственность. Но это не внесло успокоения в разбушевавшиеся чувства моего оппонента.

В своем заключительном слове Луначарский заявил, что то принципиальное расхождение, которое выявилось между точками зрения комиссариата и ректора, не может быть примирено никакими компромиссами и что комиссариат будет продолжать держаться своей точки зрения. Если же по ходу дела понадобились бы какие-то частичные исправления Положения, вроде усиления представительства профессуры в будущих органах управления университетом, о чем после моей речи заговорил один из присутствующих, то такие изменения могли бы быть сделаны. На этом похороны университетской автономии закончились, и я сложил с себя ректорские полномочия» ( Новиков М. Московский университет в первый период большевицкого режима // Московский университет. 1755–1930: юбилейный сборник. Париж, 1930. С. 190–191).

29 сентября было принято и 5 октября 1920 г. опубликовано постановление Наркомпроса «О временном Президиуме Московского государственного университета (Положение)», который должен был состоять из 3 представителей от его научных работников (в том числе 1 от рабочего факультета), 3 — от студентов (в том числе 1 от рабочего факультета), 1 — от служащих, военного комиссара и 3 представителей от Наркомпроса. Президиум выбирал из своей среды председателя (ректора), его заместителя (помощника ректора) и секретаря, которые утверждались научным сектором Наркомпроса.

Ср. с дневниковой записью Ю. В. Готье от 21 ноября 1920 г.: «В университете начал действовать новый президиум; ректором сделался Д. П. Боголепов — говорят, добрый, но весьма глупый человек и, притом, фанатик, т. е. худший тип из большевиков» ( Готье Ю. В. Мои заметки // Вопросы истории. 1993. № 2. С. 146). Аналогичного мнения придерживался и В. А. Костицын: «Ректором назначили маленького экономиста Боголепова <���…> — человека неплохого, но взбалмошного, резкого и неумного» ( Костицын В. А. Указ. соч. Т. 1. С. 183). Д. П. Боголепов и К. П. Яковлев были утверждены соответственно председателем Временного президиума (ректором) и заместителем председателя (помощником ректора) 13 ноября 1920 г. (см.: ЦГА Москвы. Ф. Р-1609. Оп. 1. Д. 269. Л. 1).