Вот, что у меня получилось:
Цари стиха собралися во Цех:
Ездок известный Дмитрий Караваев,
Ходок заклятый, ярый враг трамваев,
Калош презритель, зрящий в них помех
У для ходьбы: то не Борис Бугаев,
Шаманов враг, — а тот, чье имя всех
Арабов устрашает, — кто до «Вех»
Еще и не касался, — шалопаев
То яростный гонитель, Гумилев…
Я вам скажу, кто избран синдик третий:
Сережа Городецкий то. Заметь — и
Тревожный стих приготовляй, — не рев,
Воспеть того иль ту, чье имя славно,
А начала писать совсем недавно.
Я находил совершенно неприличным задание: Цех не каннибал; есть Академию свойственно ему быть не должно. Насчет яств — другое дело. В обычаях Цеха было хорошее угощение после делового собрания. В данном случае оно имело место у Лозинского, который по праву получил и первый приз на конкурсе сонетов-акростихов…
«Вышли из Цеха» также приглашенные на первое собрание Петр Потемкин и Алексей Толстой, т. е. как раз двое из трех виновников первого возникновения таких «рабочих», технических, поэтических собраний (разумею «Про-Академию»).
Собрания Цеха по очереди происходили на квартирах Городецкого, жены Кузьмина-Караваева и Лозинского в Петербурге и у Гумилева в Царском Селе.
Если часть Академии отделилась от нее (не переставая, впрочем, отчасти держать с нею связь), — в виде Цеха, другая часть «академиков», — не только не подчеркивая своего оппозиционного духа, но занимая в Академии даже руководящие места (Недоброво), тем не менее открыла свое «поэтическое общество»; впрочем, кажется, только со следующего «сезона» и на совершенно иных началах. В Академии все-таки было и им слишком тесно.
…Так как мне уже не придется возвращаться к шуточным стихам, — я позволю себе некоторые анахронизмы в своих эклогах Лозинскому. Не он ли, предвосхищая напечатанное в одном из моих отделов «Стихотворчества» произведение Д. С. Иванова, создал такую «раннюю» панторифму:
Выпили давно ведро мадеры…
Выпи ли да внове дромадеры?
Не он ли, вместе с Гумилевым, сочинил и такой вариант панторифмы?
Первый гам и вой локомобилей…
Дверь в вигвам мы войлоком обили…
Анна Гумилева
НИКОЛАЙ СТЕПАНОВИЧ ГУМИЛЕВ {70}
Далекой младости далекие мечты
Слетитесь вновь ко мне знакомой вереницей
И разверните вновь страницу за страницей
Забытой повести листы.
Мне приходилось читать в печати кое-какие биографические сведения о моем покойном девере, поэте Н. С. Гумилеве, но, часто находя их неполными, я решила поделиться моими личными воспоминаниями о нем. В моих воспоминаниях я буду называть поэта по имени — Колей, как я его всегда называла.
Будучи замужем за старшим братом поэта, Дмитрием Степановичем, я прожила в семье Гумилевых двенадцать лет. Жила я в дорогой мне семье моего мужа с моей свекровью Анной Ивановной Гумилевой, рожденной Львовой, с золовкой Александрой Степановной Гумилевой, по мужу Сверчковой, с ее детьми Колей и Марией и один год — с деверем, Степаном Яковлевичем Гумилевым.
Мои воспоминания не являются литературным произведением, я просто хочу рассказать все, что знаю о поэте и его семье. Главное, конечно, о нем, о яркой, незаурядной и интересной личности, какой был Н. С. Гумилев.
Впервые я познакомилась с поэтом в 1909 году. Я поехала с моим отцом в Царское Село представиться семье моего жениха. {71} Вышел ко мне молодой человек 22-х лет {72} , высокий, худощавый, очень гибкий, приветливый, с крупными чертами лица, с большими светло-синими, немного косившими глазами, с продолговатым овалом лица, с красивыми шатеновыми гладко причесанными волосами, с чуть-чуть иронической улыбкой, необыкновенно тонкими красивыми белыми руками {73} . Походка у него была мягкая и корпус он держал чуть согнувши вперед. Одет он был элегантно.
От моего жениха я много слышала о Коле и мне интересно было с ним познакомиться. Я внимательно за ним наблюдала.
Он держал себя скромно, но по всему было видно, что этот молодой человек себе на уме. Он был уже принят тогда в «Общество ревнителей художественного слова» и стал сотрудником журнала «Аполлон» {74} .
Но прежде чем подробно говорить о Н. С. Гумилеве, хочу хотя бы вкратце рассказать о его семье. Дедушка поэта, Яков Степанович Гумилев, был уроженец Рязанской губернии, владелец небольшого имения, в котором он и хозяйничал. Скончался он, оставив жену с шестью малолетними детьми. Степан Яковлевич, отец поэта, был старшим сыном в этой многочисленной семье. Он окончил с отличием гимназию в Рязани и поступил в Московский университет на медицинский факультет. Обладая большими способностями и к тому же сильным характером и упорством, он скоро добился стипендии. Чтобы обеспечить существование семьи, он давал уроки, пересылая заработанные деньги матери. По окончании университета С.Я. поступил в морское ведомство и как морской доктор совершал не раз кругосветные плавания. О своих переживаниях в путешествиях и сопряженных с ними приключениях он часто рассказывал, и думаю, что это оказало большое влияние на пылкую фантазию будущего поэта. Будучи совсем молодым, С. Я. женился на болезненной девушке, которая скоро скончалась, оставив ему трехлетнюю девочку Александру. Вторым браком С. Я. женился на сестре адмирала Л. И. Львова, Анне Ивановне Львовой. Хотя разница лет была и большая — С. Я. было 45 лет, а А. И. 22 года, — но брак был счастливый. После свадьбы молодые поселились в Кронштадте. Позднее, когда С. Я. вышел в отставку, семья Гумилевых переехала в Царское Село, где Коля и его брат провели свое раннее детство.
Читать дальше