Ифа Эбби - Семь причин для жизни [Записки женщины-реаниматолога] [litres]

Запах крови обычно пробуждает у меня воспоминание, как я, пятнадцатилетняя, стою на уроке биологии перед сердцем свиньи – в лабораторном халате, сжимая в пальцах скальпель, – а одноклассница рядом со мной еле сдерживает рвотные позывы, потому что сама не в состоянии разделать даже куриную грудку. Запах у того воспоминания точно такой же – навязчивый запах чего-то сырого и грубого. Органы животных для лабораторных работ по биологии мы должны были приносить в школу сами. Моя мама заказывала их в лавке мясника, и я носила окровавленные части тела по улице в пластиковых пакетах. А однажды я забыла на столе в кухне коровий глаз, и мама привезла его для меня в школу позже. Когда же на перемене я спустилась в приемную, чтобы забрать его, секретарши сидели по сторонам от него на почтительном расстоянии, а он смотрел на мир из прозрачного пакета, в котором все обычно покупают какой-нибудь фарш для котлет. На лицах секретарш читалось неописуемое отвращение, и при виде меня они замахали руками как безумные, требуя унести от них это как можно скорее.

Я могу сразиться с вонью больничной утки, полной черных фекалий, чтобы убедиться, что у пациента действительно мелена. Разница между обычным темным стулом и меленой как результатом желудочно-кишечного кровотечения заключается, помимо характерного резкого запаха, в том, что мелена должна быть вязкой и липкой, как деготь.

Бульканье мокро́ты – кремовой жижи, пузырящейся в эндотрахеальной трубке пациента после глубоких вдохов, – может звучать для меня до странного умиротворяюще; и я могу быть выше брезгливости при проверке емкости с этой мокротой, чтобы понять, вводить ли пациенту с гнойным бронхитом антибиотики. Когда работаешь с неприятными запахами, главное – дышать ртом. Это противоречит обычной интуиции, ведь когда перед тобой – продукт какой-нибудь псевдомембранозной диареи, тебе меньше всего на свете хочется открывать рот, чтобы, не дай бог, не ощутить это еще и на вкус. Еще я сразу предупреждаю: этот трюк лучше не применять, когда снимаешь повязку с чьей-то хронической язвы на ноге. Чем дальше разматываешь эти бинты, тем сильнее вонь, но при снятии последнего слоя нужно быть готовым к тому, что из-под него в воздух может подняться целое облако белых хлопьев из отмерших клеток кожи.

Поверьте, я прошла нелегкий путь, чтобы понять, в каких случаях дышать через рот не рекомендуется.

Отверстия для ввода пальцев. Мануальная эвакуация фекалий «по самое не хочу». Байки про кровь, гной, мокро́ту и вонь. Классические темы для грубых анекдотов, слышать которые – нечто вроде отдельного опыта, с которым я наконец-то свыклась, ибо, несмотря на всю их сомнительную развлекательность, они – просто детский лепет в сравнении с тем, от чего мой желудок действительно выворачивает наизнанку.

Треск проломленной грудины. Хруст костей. Гулкие щелчки чьих-то ребер под твоими пальцами, когда ты проводишь СЛР. Сопротивление грудной клетки, от которого немеют запястья, пока ты давишь, давишь, давишь. «Компрессии в норме!» – сообщает механический голос из дефибриллятора, который готов похвалить кого угодно, но понятия не имеет, кто ты такой и чье тело сейчас терзаешь.

Наконец ты останавливаешься, и кто-нибудь проверяет пульс. Есть!

Но затем ты оставляешь пациента снова умирать, ведь принято решение, что ему не выжить в ходе дальнейшей реанимации. Что, в принципе, было ясно еще до начала СЛР.

– Как его зовут? – спрашивает еще один врач, и ты говоришь, что не знаешь. Проверяешь браслет с именем у него на запястье. Просишь для него подушку, но сестра отвечает, что у них в отделении неотложной помощи нет подушек. И, отыскав простыню, сворачивает ее и подкладывает ему под голову.

Эту историю я могу пересказывать по-разному, но вы уже понимаете, что она – о многих пациентах сразу. Ее можно изложить и в красках, и с подробностями, но часто, вспоминая все эти случаи, я этого не делаю. Иногда я рассказываю все как есть. Потому что испытываю отвращение к себе самой, к своим рукам, под которыми хрустели ребра тех, кто затем оказался в могиле, и от этого знания мне уже никуда не деться. Как и от воспоминаний о том, что я не смогла помочь.

Неприглядная сцена, когда пациент с раздавленной грудиной хватает ртом свой последний в жизни воздух, может и не вызвать у вас тошноты, пока вы не представите, что эту ситуацию породили вы сами. Представьте, что это ваши руки волей-неволей выполнили поставленную перед ними задачу, и теперь вы лично наблюдаете, как этот человек страдает в последние минуты, а то и секунды своей жизни. Вот тогда тошнота точно подступит к вашему горлу. Именно такая ситуация заставляет меня посочувствовать воплю шекспировского Макбета: «Нет, с рук моих весь океан Нептуна не смоет кровь. Скорей они, коснувшись зеленой бездны моря, в красный цвет ее окрасят» [25] Уильям Шекспир. Макбет. Акт 2, сцена 2 / Пер. с англ. Ю. Корнеева. . Интересно, изменилось бы что-нибудь, начни я в такие минуты, горестно уставясь на свои руки, декламировать строфы шекспировских трагедий? Скорее всего, меня бы попросили надавать самой себе по щекам и отправили в отпуск по причине стресса.