Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Мы все жалеем о преждевременной кончине бедного князя Василия [это, вероятно, князь Хованский, один из племянников тестю А.Я.Булгакова]. Отец перенес это испытание, но я все-таки боюсь, что оно будет иметь для него пагубные последствия. Странно, что у Хованских (то есть у многих) есть какая-то наклонность к сумасшествию, а многие точно умерли этою ужасною болезнию. Помнишь, как князь Яков нас пугал в дворцовом саду в нашей юности? Брат его, князь Андрей, также умер в сумасшествии. Впрочем, семье остается только этим и прославиться, ибо невозможно потерять то, чего нет; но также подлинно то, что лучше сохранить свою глупость, нежели потерять рассудок. Я рад, что Хилков избавил тебя от неприятной комиссии объявить несчастному отцу о смерти сына его; но, поверь мне, на эти неприятные комиссии всегда находятся охотники.

Подлинно очень разительно обстоятельство, что Всеволожский должен был объявить Хованской о смерти ее сына, а она ему – о смерти дочери его. Это глас Божий, говорящий: очнитесь, негодные!

Здесь о бывшем славном граде рассказывают ужасы. Недалеко от нас убило им целое стадо скотины; осталась в живых одна только свинья, которой не рассудилось за благо умереть для компании.

Речи Фокса и Питта я не только получил, но и прочел первый том. Мне кажется, что Фокс красноречивее; зато Питт убедительнее. Впрочем, это переменяется, смотря по сюжету, о коем они рассуждали.

Слышу шум, беганье, что такое? Поймали в роще ежа; дети и смеются, и трусят, особливо же храбрец наш г-н пыж: и хочется подойти поближе и посмотреть, и боится.

Ну, брат, какого быка и коров прислал мне граф Ростопчин из Воронова! И им ведется у него генеалогия, как лошадям. Бык называется Геркулесом. Я, и не знавши, догадался, что это его имя: ужасная махина и очень смирен. Желаю очень, чтобы у нас завелся такой скот. Теперь буду ожидать обещанных лошадей. Скотник, пригнавший быка и коров, говорит, что они должны быть уже в дороге, по слухам в Воронове. Буду писать графу и благодарить его.

Сегодня встал я очень рано и пошел вверх на мезонин, где долго разбирал бумаги. По твоему препоручению отыскал те, что ты иметь желаешь; буду их посылать тебе по частям со всяким письмом, а найдется здесь ящик, то я все вдруг пришлю. Твоих писем ко мне – преизрядная коллекция, я их привожу в порядок и переплету их – так, как батюшкины к Алексееву; а его к батюшке я еще не отыскал. Вообще я все бумаги хочу привести в порядок и переплесть то, что заслуживает; этим они сберегутся. [Благодаря этой заботливости сбереглись и печатаемые здесь письма.]

Александр. Семердино, 8 июня 1821 года

Ты меня сильно порадовал арендою, пожалованною графу Каподистрии. Кому давать их, ежели не тем, которые жертвуют для пользы службы всем временем и здоровьем своим и которые столь умеют хорошее употребление делать из достояния своего? Пожалуй, скажи графу мое душевное почтение и поздравление, ежели сочтешь это у места.

В Москве поговаривали давно, что Меншикову [43] Князю Александру Сергеевичу, впоследствии адмиралу. Перед тем он, будучи флигель-адъютантом, сопровождал государя в его поездки по Европе и по России, причем у него были тщательные приспособления для хранения возимых бумаг. не так хорошо. Ежели подлинно поедет посланником в Голландию, то сим слухи, кажется, оправдаются; но по его уму и осторожному поведению невероятно, чтобы он навлек на себя когда-либо малейшее неудовольствие.

Это не Вяземский! Записка Тургенева очень меня встревожила: я люблю очень Вяземского, он честный и добрый малый, но очень ветрен и неосторожен. Мы были на одном обеде в Варшаве, гости разделились на два мнения и спорили горячо. С одной стороны были Волков, я, Нессельроде [родственник графа Карла Васильевича, что потом был министром иностранных дел], адъютант цесаревича Моренгейм [44] Сын придворного акушера. и другие, а с другой – несколько поляков и Вяземский, который защищал избрание в депутаты известного режисида Грегуара. Мы и тогда говорили Вяземскому, что не место было тут (в трактире) так вольно изъясняться, а он отвечал: «У нас бывает это всякий день безо всяких последствий». Впрочем, сообщение Тургенева довольно еще темно, и я буду ожидать от тебя подтверждения, но все это дело сбыточное. Теперь не то время говорить пустяки; ими прежде пренебрегали, но теперь хотят, чтобы и в разговорах даже соблюдаема была благопристойность и уважение к правилам, кои государь столь явно и торжественно провозглашает.