Царящее там лунное безмолвие противится описаниям. Что-то вроде неубаюкивающего покоя. Ты чувствуешь, будто на тебя направлен чей-то зрачок. Ты осознаешь — во всяком случае, я осознаю — мир как место, не знающее или не заботящееся о собственной красоте, творящее красоту случайно, преследуя при этом свои подлинные цели — просто быть и меняться; мир, который более чем что-либо другое безмолвен и безлюден, поскольку живет в соответствии с геологическим временем. На мгновение ты чувствуешь то же, что, полагаю, чувствуют кочевники, пересекая пустыню. Ты дома, и в то же время ты находишься в месте, слишком занятом вопросами собственной вечности, слишком старом и слишком молодом, чтобы заметить, жив ты или мертв, ты, со своими котлами и сковородками, циновками и бубенцами.
Сентябрьские змейки [6] Перевод С. Алещенка.
Я их слышал все лето —
шуршали в траве,
обгоняли меня средь
кустарников сада,
и то шепот в калине,
то отсвет мелькнет у шпалер,
то колеблются тени
в густом барбарисе.
А теперь, когда ночи свежи
и поникли цветы,
я подумал уж было, ушли,
онемевшее тело зарыли поглубже,
пока не ударят морозы.
Но нет. В иллюзорном спокойствии
дня, непокорные чарам, что сад погубили,
появляются обе, их видно
сквозь узкую прорезь в парче,
укрывающей ветви могучие ели.
Опустили головки, телами срослись,
завязались узлами любовных объятий.
И я вытянул руку, погладил
их кожи шершавой наждак.
Как-никак,
мы партнеры на этой земле,
исполняем единый завет.
От касаний моих
тел живое сплетенье
трепещет.
Стэнли Куниц
Провинстаун всегда был и остается прибежищем эксцентриков — в той или иной мере его можно сравнить с птичьим заповедником или заказником для диких зверей. Это единственный известный мне городок, где те, кто ведет нетрадиционный образ жизни, кажется, превосходят числом тех, кто живет в предписанных рамках: дом, законный брак, престижная работа, биологические дети. Люди, бывшие в других городах изгоями и неприкасаемыми, здесь могут стать видными членами общества. До недавних пор здесь можно было жить дешево и при этом вполне сносно, и уже давным-давно двое мужчин запросто могут идти по Коммершиал-стрит, держаться за руки, баюкать своего перуанского приемыша, не возбуждая при этом какого-то особенного интереса.
Вот уже почти четыреста лет сюда стекаются беглецы, бунтари и мечтатели.
Матери и отцы пилигримы
Первыми поселенцами в Провинстауне были, собственно, пилигримы, прибывшие в Провинстаунскую бухту на «Мэйфлауэре» в 1620 году. Они провели здесь зиму, но, столкнувшись с нехваткой пресной воды, уже весной перебрались в Плимут, который вошел в учебники истории как изначальное место высадки пилигримов. В Провинстауне, понятное дело, не рады подобному искажению фактов.
«Мэйфлауэр» встал на якорь в нынешней Провинстаунской бухте после шестидесяти шести дней в море. Реакция пилигримов, похоже, была не слишком восторженной. Один из них писал, что пейзаж состоял из «кустарниковых сосен, болячек [черники] и прочей шушеры». Той зимой было заключено Мэйфлауэрское соглашение [7] Соглашение, в котором пилигримы провозгласили внутреннее самоуправление, стало своего рода прообразом Декларации независимости.
. Родился ребенок, Перегрин Уайт, четыре человека — Дороти Брэдфорд, Джеймс Чилтон, Джаспер Мур и Эдвард Томпсон — умерли. Трое из них похоронены в Провинстауне. Дороти Брэдфорд упала за борт: предположительно, покончила с собой.
«Мэйфлауэр» был грузовым кораблем, не предназначенным для перевозки пассажиров, поэтому попасть на него можно было за относительно скромную плату. Люди, теперь известные нам как пилигримы, сперва перебрались из Англии в Голландию в поисках религиозной свободы и провели там двенадцать безработных лет, прежде чем, отчаявшись, решили отплыть к Новому Свету. Они не были пуританами; они называли себя сепаратистами, и при всей их внешней суровости до пуритан им было далеко. Они танцевали и играли в игры. И не чурались цвета на своих платьях.
Лишь около трети из них были сепаратистами. Другие две трети были теми, кого сепаратисты называли «пришлыми», — мужчины и женщины, которые по той или иной причине ничего не добились в Англии и приплыли на «Мэйфлауэре» в надежде на лучшую жизнь. Они были нужны пилигримам, чтобы разделить расходы на корабль. В большинстве своем Отцы и Матери-основатели с самого начала были не прочь поднажиться. Меньше чем через десять лет после основания Плимутской колонии там уже вовсю процветали грабежи, алкоголизм и секс во всех его недозволенных проявлениях. В «Истории поселения в Плимуте» Уильям Брэдфорд, вдовец Дороти, жаловался на «невоздержанность в отношениях между неженатыми людьми… но также и между супругами. Но что еще хуже, даже содомия и мужеложество (их и называть-то боязно) не единожды возникали на этой земле».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу