Дебби Харри - Сердце из стекла. Откровения солистки Blondie

Сама не своя от ужаса, я бросилась к бассейну, таща за собой Нэнси, которая едва успевала перебирать крохотными ножками, пытаясь от меня не отстать. Я подбежала к своей учительнице, мисс Фахи, которая стояла у входа и проверяла у всех пропуска. Мне было очень плохо, но я просто не могла рассказать ей об этом уроде, показавшем мне свой пенис. Я выпалила: «Мисс Фахи, пожалуйста, присмотрите за Нэнси, мне нужно домой» – и кинулась назад. Мама вышла из себя. Она вызвала полицию. Патрульная машина, визжа, подъехала к нашему дому, мы уселись на заднее сиденье и стали кружить по городу, надеясь выследить извращенца. Я была такой маленькой, что со своего места ничего не видела в окне. Я просто сидела, пока мы колесили и колесили по улицам. Я вытягивала шею как могла, чтобы разглядеть хоть что-то снаружи, а сердце оглушительно стучало.

Такое вот пробуждение. Первый извращенец на моем пути – хотя мама говорила, что были и другие. Однажды в зоопарке нас преследовал человек в плаще, который постоянно распахивал полы. Подобные случаи повторялись регулярно, так что со временем я к ним почти привыкла.

Насколько я помню, у меня всегда были мальчики. Впервые меня поцеловал Билли Харт. Ну что за прелесть: впервые в жизни тебя целует мальчик с такой фамилией [4] Возможно, речь о созвучии фамилии мальчика Hart с английским словом heart («сердце»). . Я была ошарашена, встревожена, рассержена, довольна, взволнована и восхищена. Наверное, в тот момент я этого не понимала и вряд ли смогла бы описать свои чувства словами, но, как бы то ни было, я смутилась и запуталась. Я побежала домой и рассказала маме, что произошло. Она загадочно улыбнулась и пояснила: это случилось потому, что ты ему нравишься. Ну, до этого случая Билли мне тоже нравился, но теперь я чувствовала себя при нем скованно. Мы были очень маленькие, лет по пять-шесть.

Потом появился Блэр. Блэр жил на той же улице, что и мы. Наши мамы дружили, так что иногда мы вместе играли. В тот раз мы пошли ко мне в комнату и в итоге уселись на полу, скрестив ноги по-турецки, и принялись разглядывать «причиндалы» друг друга. Все это тоже было невинно. Мне было около семи, ему, может быть, восемь, и нам просто было любопытно. Я всегда была любопытной. В общем, мы с Блэром, должно быть, очень долго сидели тихо, потому что наши мамы зашли в комнату и нас застукали. Они, давние подруги, скорее растерялись, чем разозлились, но с тех пор нам с Блэром никогда не предлагали поиграть вместе.

Мои родители чтили традиционные семейные ценности. Они прожили в браке шестьдесят лет, прошли через все взлеты и падения, и в доме у них царила жесткая дисциплина. Каждое воскресенье мы ходили в епископальную церковь, и моя семья всегда участвовала в общественной религиозной жизни и мероприятиях. Возможно, поэтому я была в команде скаутов и уж определенно поэтому пела в церковном хоре. К счастью, петь мне очень нравилось, причем до такой степени, что в восемь лет я получила серебряный крестик за «идеальную посещаемость».

Думаю, что сомнения и вопросы по поводу религии начинают одолевать не раньше, чем в подростковом возрасте. Мне было, наверное, двенадцать, когда в церковь мы ходить перестали. Мой отец крупно поссорился с пастором или с кем-то еще из священников. В любом случае тогда я ходила в школу и мне уже не хватало свободного времени, чтобы по-прежнему петь в хоре.

Школу я ненавидела. Сама она тут была ни при чем. Это была обычная маленькая местная школа, по пятнадцать-двадцать детей в каждом классе. Да и учеба меня не беспокоила: алфавит я выучила еще до садика. Прежде всего, я почему-то ужасно боялась опоздать. Может быть, я слишком сильно хотела, чтобы меня похвалили. Однако еще хуже было ощущение покинутости, того, что родителей со мной не было. Я чувствовала себя брошенной. И это было больно. От тревоги я разваливалась на части. Ноги превращались в студень, и я с трудом поднималась по лестнице. Полагаю, что подсознательно я непрерывно проживала сценарий, в котором родители оставляют меня в незнакомом месте и потом никогда не возвращаются. По-настоящему это чувство так никуда и не ушло. Даже сейчас, когда в аэропорту группа разделяется и каждый едет своей дорогой, я ощущаю то же самое. Покинутость. Ненавижу расставаться с людьми и ненавижу прощаться.

Дома жизнь не стояла на месте. Когда мне было шесть с половиной, у меня появилась младшая сестренка. Марту не удочеряли: она появилась на свет после очень тяжелой беременности. За пять лет до того, как родители меня взяли, мама родила другую девочку, Каролину, – преждевременно, как я понимаю, и та умерла от пневмонии. Еще был мальчик – закончилось выкидышем. Потом появилось лекарство, которое маме помогло. Марта родилась раньше срока, но выжила. Папа говорил, что ее головка была меньше его ладони.