Нина Хрущева - Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах

Жизнь действительно шла своим чередом, но кое-что изменилось. Мемуары бросили тень подозрения на нашу семью. Вскоре после того как отрывки из них увидели свет, моя мама, работавшая тогда журналистом, написала заметку о вручении дипломов в одной из театральных школ Москвы. Статья должна была появиться в «Правде» под её тогдашней фамилией по мужу — Петрова. Но так и не появилась. Позже редактор признался маме, что в КГБ сочли нежелательной связь, которую читатели могли усмотреть между ней, моим отцом и бывшим советским первым лицом. Больше как журналист она не написала ни строчки.

Однако, вернув себе десять лет спустя свою девичью фамилию и подарив её мне, она доказала, что никогда полностью не сдавалась. Самая младшая в семье — ей было только тринадцать, когда умер Сталин — она сохранила в себе источник непокорства, до которого не добрался деспотизм. Как и большинство советских людей, мама обожала читать и часто распространяла антисталинскую литературу в среде своих друзей, московских интеллектуалов. Десятилетиями она хранила эти книги у себя в шкафу, в ящике, под коллекцией разноцветных шелковых платков. Она даже деда подвигла к чтению нелегальных книг, например, таких, как «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург (1967) и «В круге первом» Александра Солженицына (1968), которые она получила тайком от историка-диссидента Роя Медведева.

Почти двадцать лет Медведев, автор разоблачительного труда по истории сталинизма «К суду истории» (1972), доставлял эти произведения самиздата и тамиздата к нам домой, и его частые визиты всегда напоминали мне шпионский триллер эпохи холодной войны. Высокий седовласый мужчина среднего возраста с респектабельной профессорской внешностью, Медведев часами кружил по Москве с целью отделаться от «хвоста» и всегда приходил в разные дни и в разное время, чтобы не привлекать лишнего внимания «парней с Лубянки».

Явившись, Медведев неизменно устраивался в кресле в бывшем кабинете моего отца, который после его смерти стал моей комнатой. Внешне в нём всё осталось, как было при отце: книги по стенам, темно-синий диван и стеклянный бар, в котором я хранила свои детские ценности, дневники, альбомы с вырезками и самую вожделенную капиталистическую роскошь — случайно перепавшую пачку жвачки. Во время визитов Медведева мама обычно сидела на синем диване, а я — за столом. Попивая крепкий черный чай с медом, историк часами был готов обсуждать будущее России, диссидентское движение, права человека и сталинизм. Я была настолько заворожена этими беседами, что даже неудобный деревянный стул не мог отвлечь моего внимания. Порой мне очень хотелось спросить его о Молотове, о судьбе Леонида и «версии» КГБ, но присутствие матери гасило моё любопытство. Я не хотела расстраивать её или нарушать динамику этих бесед, которые касались серьёзных политических вопросов — куда там какая-то мелкая семейная история, как я это тогда понимала.

Для моей матери эти встречи с Медведевым были определённой формой протеста, но не переворота. Напротив, она рассматривала свои усилия как попытку реформирования системы. Я всегда ценила её смелость, но для меня разговоры с Медведевым были чем-то совершенно иным: «моими университетами», — необходимым для становления личности образованием, укреплявшим меня в мысли о том, что советская система прогнила до самого основания. Насмотревшись на его ужасы, я никогда не верила в СССР. Я никогда не испытывала ни особых надежд, ни воодушевления по поводу реформ деда и, в отличие от матери, не боялась открыто глумиться над страной — может быть, именно поэтому я не отказалась от своей затеи сохранить жизнь фамилии Хрущёва.

Собственно только после 1985 года, после прихода к власти Михаила Горбачёва, я поняла, что хочу оставить взятую мной фамилию и вернуться к той, что была дана мне при рождении. В ту пору Москва полнилась слухами и предположениями. По сравнению со своими предшественниками, Горбачёв был относительно молодым, ему было всего пятьдесят четыре, он был из поколения оттепели и с дипломом юрфака Московского университета. Однако, чего можно ожидать от нового генсека, до поры до времени было неясно.

Во время одного из тайных посещений нашего дома Медведев настаивал, что в условиях, когда КГБ следит за каждым его шагом, Горбачёв просто не может начать сразу править как либерал. «Так же, как Никита Сергеевич, — пояснил он. — С такими влиятельными фигурами на стороне Сталина, как Молотов и шеф госбезопасности Лаврентий Берия, Хрущёв был наименее вероятным кремлёвским преемником и уж точно тем, от кого меньше всего ждали развенчания Сталина. Горбачёв точно такой же». Однако мама думала, что всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой; мысль о том, что спустя двадцать лет Хрущёв может занять надлежащее ему место в истории, казалась ей недостижимой мечтой.