Нина Хрущева - Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах

Задыхаясь от бега, я перетащила большой черный телефонный аппарат из прихожей в пустую комнату за лестницей и попыталась закрыть дверь, но толстый телефонный шнур не давал это сделать. Я хотела рассказать матери о том, что сказал этот страшный человек, и спросить у неё, может ли это быть правдой. Меня так трясло, что я то и дело ошибалась номером и роняла трубку. Когда мама наконец ответила, она, не вдаваясь в разъяснения, наотрез отказалась обсуждать эту тему.

― Зачем ты слушаешь Молотова? — спросила она. — Хватит того, что твой двоюродный брат вечно крутится возле него, а тебе уж точно ни к чему.

И она повесила трубку.

Рассказать бабушке о разговоре я побоялась. С братом Никитой я тогда тоже не стала это обсуждать, хотя, как я позже узнала, он этот разговор не забыл и изложил мне своё видение, как только я созрела, чтобы его выслушать. Но тогда, в пору моего либерального подросткового идеализма, мамино раздражение ещё больше ухудшило моё впечатление от разговора с Молотовым, и я принципиально избегала его всякий раз, когда приезжала в Жуковку. Его слова задели меня; я восприняла их как нечто большее, чем просто грубую сталинистскую клевету на моего деда и его сына. Но я не была уверена. Я чувствовала, что должна как-то ответить, отреагировать.

Мне было шестнадцать, я была полна протеста. В этом возрасте все советские граждане получали паспорт, но для меня этот обряд посвящения во взрослую жизнь означал ещё возможность сменить мою отцовскую фамилию Петрова на материнскую Хрущёва.

Мой отец Лев Петров до моего рождения был журналистом-международником и работал в Вашингтоне и Нью-Йорке. Как многие советские люди, которым было позволено выезжать или работать за рубежом, он был также неофициальным шпионом и был обязан собирать информацию о том, что происходит внутри американского государства — главного противника СССР в холодной войне. Наряду с обычными статьями мой отец также регулярно направлял аналитические секретные доклады в соответствующий отдел своего новостного агентства, АПН. Отец умер, когда мне было всего семь лет, и это была огромная утрата. Но когда я думала о словах Молотова, о том, что это значит, я поняла, что хочу расстаться со своей девичьей фамилией. Памяти отца ничто не угрожало — в отличие от деда [2] В память об отце, печатаясь в Америке, я всегда использую средний инициал «Л» — от отчества «Львовна». [3] Конечно, мой дед был советским автократом, но даже такой бескомпромиссный американский историк, как Уильям Таубман, получивший Пулитцеровскую премию за биографию Хрущёва, писал в своей книге, что не будущий преемник диктатора «начал репрессии и не он их контролировал… Хрущёв не входил в ближний круг Сталина вплоть до конца десятилетия [1940-х]». - Taubman William. Khrushchev: The Man and His Era. - New York: W. W. Norton & Co., 2003. P. 74. .

Конечно, я всегда знала, что наследие Хрущёва неоднозначно, что это не просто история победы демократического добра над тоталитарным злом. Верный приспешник Сталина в течение двух десятков лет, он в глазах некоторых и сам был деспотом 3. Но для многих других он был реформатором, заслужившим свою репутацию благодаря секретному докладу — четырехчасовому выступлению на XX съезде партии в 1956 году. Хрущёв представил свой доклад ночью перед ограниченной аудиторией в сотню человек, дабы помешать сторонникам жесткой линии в Кремле устроить просталинский переворот. Он стал первым лидером, публично выступившим против сталинского наследия — террора и тоталитаризма — убившего в процессе индустриализации, голода, войны, арестов и казней около 30 миллионов человек, а по некоторым оценкам — в два раз больше [4] См.: Adler Nanci. Victims of Soviet Terror. The Story of the Memorial Movement. Westport: Greenwood Publishing, 1993; Solzhenitsyn Alexander. The Gulag Archipelago 1918–1956. Volume 2. - New York: Harper & Row, 1975. P. 10. .

Эти разоблачения явились для многих в стране как гром среди ясного неба; одни плакали, другие теряли сознание. Кто-то — как Александр Фадеев, глава Союза писателей — не в силах вынести ужас потрясения, кончали с собой. В СССР Сталин был богом, «отцом народа», человеком, который для многих был ближе, чем члены семьи. Хрущёв не только показал советским людям, что их бог не существует — он разоблачил его дьявольскую сущность.

После речи Хрущёва миллионы сталинских жертв были отпущены на свободу или посмертно реабилитированы [5] Только в 1954–1956 годах число «политзаключенных» сократилось с 467 до 114 тысяч, то есть на 75 %, а всего в местах заключения оставались менее миллиона человек. — Реабилитация: Как это было. 1953–1956 гг. Под ред. Аристов А., Шевчук И. Н., Хлопов В. Г. и др. — М.: Демократия, 2000. С. 104. , но в то же время многие группы «врагов»: кулаки, Николай Бухарин, Лев Троцкий и их сторонники, — ещё несколько десятилетий оставались в политическом забвении. По приказу Хрущёва был закрыт ГУЛАГ — главное управление кремлёвской лагерной системы, хотя отдельные лагеря продолжали функционировать [6] Главное управление исправительно-трудовых лагерей и колоний (акроним — Гулаг), в ведении которого с 1930 по 1956 год находилась вся система лагерей и колоний в СССР, включало в себя около 200 крупных территориальных подразделений и множество более мелких. За 26 лет через эти лагеря прошли 20 миллионов человек; не менее миллиона умерли в заключении. В 1960 году мой дед официально распустил эту систему, но отдельные лагеря существуют и по сей день. — См., напр.: Халанский Сергей. Крещёные адом. — Магадан: Дикий Север, 2003. . Реформы моего деда вызвали к жизни оттепель — период, когда правительство ослабило цензуру, предоставив советским людям большую политическую, личную и художественную свободу. К 1961 году этот процесс казался настолько бесповоротным, что через восемь лет после смерти Сталина, его тело было вынесено из Мавзолея Ленина на Красной площади и похоронено в нескольких метрах от него у Кремлёвской стены, где остается по сей день. О возможности реставрации сталинских порядков один советский писатель оттепельной поры выразился тогда так: «единственная пока против этого гарантия — сам Хрущёв» [7] Дедков Игорь. Дневник 1953–1994. — М.: Прогресс-Плеяда, 2005. С. 65. .