Александр Штейн - И не только о нем...

Я действовал, и мой приятель, студент из Киева, приехавший на пасхальные каникулы и уже замешанный в студенческих беспорядках, был поистине потрясен, когда я ему, под клятву молчать, поведал о том, что со мною произошло в последний год. Впечатление было сильнейшее. «Имей в виду, — сказал он, — что ты, пожалуй, единственный гимназист в России, которому доверены такие дела».

Надо ли вам объяснять, какая великая и, я бы даже сказал, бесстыдная гордость меня обуяла, когда студент из Киева столь высоко оценил мою подпольную деятельность!

Вот в таком состоянии чувств и ума я перешел в седьмой класс. Впрочем, у меня было такое ощущение, что с гимназией скоро будет покончено. В ее мертвящей обстановке занятия становились все более невыносимыми, я бы сказал, даже бессмысленными и никак не совмещались ни с моим настроением, ни с реальной революционной необходимостью сосредоточиться на нелегальном транспорте литературы из-за границы… Ведь по-прежнему, примерно раза два в месяц, контрабандисты, соблюдая полную конспирацию, появлялись у нас, и несколько дней надо было потратить на то, чтобы, согласно указаниям Григория Андреевича, отправить литературу через транспортную контору по разным городам…

Наступили наконец каникулы. Их пьянящее очарование усугублялось тем, что студенты из каменчан, захватив своих коллег, приезжали к нам погостить, гимназисты и гимназистки тоже были свободны от занятий, царило необычайное оживление на бульварах, традиционные прогулки до позднего времени становились причиной встреч, споров, любовных увлечений… Два раза в неделю устраивались гулянья, играл на полную мощность духовой оркестр, и главная аллея бульвара бывала забита до такой степени, что гуляющим приходилось двигаться в затылок друг другу, взад и вперед… Я тоже не терял даром времени и использовал каникулы для того, чтобы через верные руки давать студентам читать конспиративную литературу… Моя мать не могла и подозревать степени моего активного участия в революционной деятельности, но чувствовала неладное и жила в постоянной тревоге, что со мной может случиться что-нибудь крайне неприятное. Столько трудов положила она, чтобы вырастить нас, с таким напряжением, продавая приданое, воспитывала троих сыновей (все трое учились в учебных заведениях), и возможность исключения меня из гимназии, а может быть, и просто ареста казалась ей невероятным несчастьем…

…Вскоре за мною началась слежка, удалось кое-как «замести следы», но слежка продолжалась, я был исключен из гимназии с волчьим билетом — так назывался паспорт с отметкой о неблагонадежности, закрывавший доступ в какое-либо учебное заведение.

Я стал готовиться дома на аттестат зрелости, в конце концов сдал его экстерном, но слежка продолжалась, волчий билет действовал, с ним в высшее учебное заведение дорога была закрыта, к тому же за исключенным гимназистом установлена постоянная слежка, и на семейном совете решено: Боре в России не жить надо уходить за кордон.

Но — на какие средства?

Тут и пригодились на черный день хранимые фамильные драгоценности. Мать отдала их ювелиру не раздумывая.

Куда ехать?

Тут для Бори все было ясно — в Швейцарию уехала учиться гимназистка с большим бантом.

Стало быть — в Швейцарию.

Мать быстро догадалась, почему именно выбран этот город, и только вздохнула.

Здесь, в Швейцарии, каменец-подольская гимназистка и исключенный из каменец-подольской гимназии Боря Збарский окончательно нашли друг друга и решили женитьбой связать воедино свою судьбу…

Женева оказалась к тому же и городом, в котором Борис Ильич встретился и подружился с человеком, оказавшим неизгладимое влияние на его становление и как ученого, и как революционера.

Алексей Николаевич Бах.

Он родился в марте 1857 года, за двадцать восемь лет до рождения Збарского.

Разница в годах не помешала, но только вдохновляла обоих в их длившейся десятилетия дружбе, основанной на общности взглядов на жизнь, на науку, обогатившую крупными открытиями русскую, советскую биохимию.

Сама по себе биография человека, пленившего юношу с первого же часа их общения, необычайно колоритна, поразительно своеобразна.

На самом деле нелегко вообразить, а между тем дело обстояло именно так: Алексей Николаевич Бах, будущий действительный член Академии наук СССР, будущий депутат Верховного Совета СССР, будущий Герой Социалистического Труда, будущий лауреат премии имени Ленина, будущий лауреат Государственной премии СССР 1941 года, основатель советской школы биохимии, еще в семидесятых годах прошлого столетия оказался в гуще знаменитых университетских киевских беспорядков, в числе пятнадцати студентов, арестованных и высланных в ссылку в Белозерск, где он пробыл с весны 1878 года до 1881 года, года убийства Александра Второго. Вернувшись из ссылки, он был принят в партию Народной воли. Его деятельность раздвоилась — чистая научная работа чередовалась с революционной, он был страстно увлечен и тем и другим, и спустя много лет эта двойственность окажется характерной чертой жизни его будущего близкого младшего друга…