Юрий Поляков - Селфи с музой. Рассказы о писательстве

Потом как-то в ресторане я случайно встретил мою одноклассницу, настолько молодо выглядевшую, что невольно закрадывалась мысль о дамском варианте Дориана Грея. Выяснилось, она успешно занимается бизнесом и отмечает какой-то коммерческий успех со своим молоденьким плейбойчатым мужем. Кажется, четвёртым по счёту. Так в романе появилась Нинка Валюшкина. Фамилия позаимствована у известной актрисы. Когда в молодости я был членом бюро Краснопресненского РК ВЛКСМ, она рулила комсомольской организацией одного столичного театра, и наши пути пересекались. Но Нинкину верность первой любви и манеру говорить, как «робот устаревшей модели», пришлось взять у другой знакомой.

Конечно, я упрощаю, спрямляю, конечно, превращение реальных людей и событий в литературную ткань происходит гораздо сложнее, прихотливее и под влиянием каких-нибудь озаряющих ассоциаций, но суть процесса, кажется, передаю верно. Вообще в «Гипсовом трубаче» много деталей, взятых из моего личного опыта, из жизни моих друзей. Например, приписывать всякую чепуху забытому нобелевскому лауреату Сен-Жон Персу, сочинявшему изысканно-непонятные стихи, любил Сергей Снежкин, режиссёр, поставивший «ЧП районного масштаба». История с карнавальной надписью «хиппи», которой заинтересовались бдительные органы, случилась со мной на самом деле, когда я работал художником в пионерском лагере.

Тяжёлая болезнь Кокотова тоже из жизни. В 1995-м мне был по недоразумению поставлен смертельный диагноз, и пока ошибка врачей не разъяснилась, я на Каширке тихо прощался с жизнью, а друзья и близкие – со мной. Первое время после «выздоровления» я даже боялся вспоминать о случившемся, хотя знал, что обязательно когда-нибудь воспользуюсь этим тяжким испытанием в литературной работе. У писателя, как у хорошего старьёвщика, ничего зря не пропадает. И вот спустя десять лет я поделился этим жутким опытом с моим героем – Кокотовым.

«Онкологический» поворот сюжета мы обсуждали с Геной Игнатовым, который с конца 1970-х был моим другом, главным оценщиком задумок и первым читателем еще сырых текстов. Один из создателей отечественной школы программирования, он обладал тонким художественным вкусом, и его оценки были всегда безошибочны. Неожиданный недуг Кокотова ему тоже глянулся, показался сюжетно выигрышным и «экзистенциально богатым». Но вскоре Гена сам внезапно и безнадёжно заболел, он два года упорно боролся за жизнь, но кто и когда выигрывал у смерти? Я, проведывая его в онкоцентре на Каширке, невольно насыщался будничным кошмаром «ракового корпуса», с внутренним стыдом перенося всё это потом в роман, третью часть которого Гена до конца так и не дочитал…

Мне много раз задавали вопрос: почему «Гипсовый трубач» печатался частями? Первая вышла в 2008-м, вторая – в 2009-м, а третья и вообще весной 2012-го. Кому пришла в голову эта идиотская идея? Конечно же, издателям. Дело в том, что впервые в своей литературной жизни я решил написать «свободный роман», пространный, воздушный, насыщенный разговорами, спорами, вставными новеллами, сюжетными ответвлениями, отступлениями. Раньше я всегда ставил себя в жёсткие рамки и без жалости отсекал всё лишнее. И такие мои повести, как «Апофегей» или «Небо падших», на самом деле были романами, затянутыми в корсет самоограничений. Но тут я отвязался, и текст начал разрастаться с тропическим буйством. А издатели, доложу я вам, даже самые просвещённые, относятся к авторам как к свиноматкам, вроде моей Нормы, которые в намеченные сроки должны приносить положенный приплод.

«Ну и когда вы закончите роман?» – спросил издатель, глядя на меня с ласковой неприязнью. «Года через два», – ответил я, страдая от полученного и потраченного аванса. «Это никак невозможно! Сколько вы уже написали?» – «Листов пятнадцать…» – «Так это ж целая эпопея! Будем печатать частями…» «Никогда!» – гордо ответил я. Однако, вернувшись домой, как и положено русскому интеллигенту, я предался шершавой сладости сомнений. В самом деле, Шолохов печатал «Тихий Дон» частями? Печатал. Голсуорси печатал «Сагу о Форсайтах» частями? Печатал. Надо брать пример с великих. И я согласился, ведь написанный фрагмент представлял собой законченный сюжетный цикл – один из задуманных. Вторая, завершающая часть должна была выйти через год, что и было обещано на последней странице первого тома: «Окончание следует». Однако, как я уже сказал, «Гипсовый трубач» разрастался и ветвился, напоминая дерево с затейливой кроной да ещё с пышными омелами вставных историй вроде «Змеюрика» или «Голой прокурорши». Я поначалу пытался решительно рубить излишние побеги, но потом понял, что нарушаю некую внутреннюю вольную самоорганизацию текста, которая от меня уже не зависит. И я отдался на милость самостийного слова.