Юрий Поляков - Селфи с музой. Рассказы о писательстве

И ещё один секрет: литературные персонажи не заготавливаются впрок, как солёные рыжики к Новому году. В процессе сочинения они спонтанно востребуются из сонма себе подобных, обитающих в авторском подсознании. Кстати, по некоторым гипотезам, душа ребёнка витает над «делающими детей» родителями, дожидаясь момента, когда можно юркнуть в своё будущее телесное обиталище. С литературными героями примерно то же самое. Вот и в повести «Возвращение блудного мужа» историю про то, как партийный начальник стал издавать порножурнал, я не придумал. Один мой товарищ, детский поэт, некоторое время руководивший парткомом Московской писательской организации, основал в начале лихих девяностых, чтобы прокормиться, общеизвестный сексапильный еженедельник. Он даже звал меня к себе на работу, принимая во внимание мои заслуги в деле реабилитации эротизма в советской литературе, (см. мою статью «Об эротическом ликбезе и не только о нём…», опубликованную в книге «Порнократия. Сборник статей» 1988 год.) От приглашения я отказался, хотя тоже в ту пору не жировал. А вся эта пикантная коллизия пригодилась мне спустя десять лет, когда я описывал мытарства издательского труженика Саши Калязина… Вот ведь как!

Кстати, и грибная тема довольно долго никак не проявлялась в моих писаниях, хотя я с детства буквально болен «тихой охотой». Ужение, сиречь рыболовство, волнует меня гораздо меньше, а ружейного звероубийства мне и даром не надобно. Должен с удовлетворением сообщить, что неплохо разбираюсь в грибах. Когда я стал жить в Переделкине, то многие обитатели этого писательского посёлка поначалу были уверены, что, гуляя по лесу, я собираю исключительно поганки, каковыми они, грибные невежды, считали фиолетовые, допустим, рядовки или еловые, скажем, мокрухи. Мне всегда очень хотелось сочинить что-нибудь грибное в хорошем смысле слова. И отголосок этого хотения можно уловить в моей пьесе «Халам-бунду, или Заложники любви», идущей ныне во многих театрах. Речь, конечно, о Косте Куропатове, изобретателе чудодейственного порошка «фун-говит», благодаря которому можно раз и навсегда решить проблему пищевого равенства человечества.

Но кроме грибных фантазий в моей памяти уже много лет хранилась история про женщину, последовательно побывавшую замужем за двумя офицерами, учившимися водном военном институте. Несмотря на то что они стали участниками своего рода эстафетного брака, отношения между ними остались товарищескими, предшественник даже давал преемнику некоторые советы по оптимальному режиму эксплуатации бывшей супруги. Видимо, из-за своей бесконфликтности это житейское происшествие и томилось невостребованным в моём сюжетном депо. И вдруг в один прекрасный момент я сообразил, что друзья должны непременно покинуть ряды Вооружённых сил, стать коммерческими компаньонами, жутко разругаться из-за женщины или денег и довести конфликт до смертоубийства, которое случится во время сбора грибов! Если вы думаете, будто такое озарение родилось из ничего, как наша Вселенная, то глубоко ошибаетесь! Кровавая катавасия между соратниками осталась в моей голове, отколупнувшись от сценария, который мы когда-то, в середине 90-х, сочиняли вместе с замечательным режиссёром Владимиром Меньшовым. Но так и не сочинили, потратив силы на споры о будущем России и традиционные русские излишества. Наш замысел, кстати, именовался «Зависть богов», и впоследствии именно так Владимир Меньшов назвал свой фильм, снятый по другому сценарию – «Последнее танго в Москве» Мареевой. Зависть богов как раз и заключалась в том, что главный герой, бывший афганец, погибает от руки своего боевого товарища именно в тот момент, когда наконец обретает большую, настоящую любовь, как ни странно, в лице своей собственной тёщи. Кстати, одна из причин сворачивания творческого процесса заключалась и в том, что меня сильно смущал инцестный ингредиент обвалившегося на героя личного счастья. Однако некоторое время назад, посмотрев очень смешную французскую комедию «Моя любимая тёща» с Катрин Денёв в главной роли, я лишний раз убедился в справедливости закона, открытого ещё славянофилами в XIX веке: Запад всегда отстаёт от нас в замыслах, но всегда опережает в исполнении…

Все эти подробности я привожу исключительно для того, чтобы читателю стало понятнее, какими туманными и извилистыми тропами бредёт писательское воображение от первообраза к конечному результату. Итак, я сел за «Грибного царя», задуманного, разумеется, как рассказ. О том, что рассказ превратился в повесть, а повесть распространилась в роман, читатель и сам уже догадался. Поначалу я ставил перед собой задачу от противного – хотел написать историю не безответственного эскейпера, но русского пассионария, в данном случае советского офицера, победившего жестокое, абсурдное, безнравственное время, одолевшего эпоху первичного накопления, сделавшегося успешным и богатым. Конечно же, как выкормыша великой русской литературы меня прежде всего интересовала нравственная цена вопроса, а именно: чем приходится платить в наше неправедное время за преуспеяние? Не мной замечено: материальное обогащение часто ведёт к душевному оскудению.