Леонид Сандалов - После перелома

— В основном все готово. Немножко тревожит то, что техника новая, еще как следует не освоена. Машины необкатанные, да и экипажи есть несколоченные. — Помолчав, он добавил: — Правда, комсостав опытный... Полагаю, все будет в порядке.

Малышев приказал собрать людей. Через несколько минут танкисты выстроились на поросшей папоротником полянке. В шеренгах стоят очень молодые люди. Но большинство из них народ стреляный, отмеченный орденами и медалями. Чувствовалось, что комкор гордится своими молодцами.

Вид у танкистов действительно был бравый. Некоторые из них мне показались знакомыми. Особенно один старший лейтенант, молодой, скуластый, с хитроватыми прорезями темных глаз. Я подошел к нему поближе, стараясь припомнить фамилию офицера.

— Мы, кажется, уже где-то встречались? — не очень уверенно проговорил я.

— Так точно, товарищ генерал! — весело отозвался он. — Под Карачевом, на Брянском... Тулунин моя фамилия.

«Тулунин... Тулунин...» Услышав эту фамилию, я вспомнил, при каких обстоятельствах встречался с ним. Перед глазами встали картины прошлогодних боев за Орел. После освобождения этого города войска совершали бросок к Брянску. Пыльные дороги, сгоревшие дотла селения. Я, тогда начальник штаба Брянского фронта, заехал в 11-ю гвардейскую армию, в составе которой действовал танковый корпус М. Г. Сахно. Иван Христофорович Баграмян вручал ордена и медали отличившимся в последних боях. Среди них был и Павел Федорович Тулунин. Мне сказали, что он со своей танковой ротой первым выскочил на железную дорогу Орел — Карачев, взорвал полотно и отрезал врагу путь к отступлению.

— Вы и теперь командуете ротой? — спросил я.

— Тогда я только исполнял обязанности, а сейчас командую. Очередное звание вот присвоили...

От танкистов я уезжал в хорошем настроении. Генерал Сахно, подчиненные ему офицеры произвели самое благоприятное впечатление знанием дела, опытностью, уверенностью в успехе. Рядовые танкисты отчетливо понимали важность стоявшей перед ними задачи и работали не покладая рук. Возле укрытых и умело замаскированных боевых машин кипела работа, в командирских и штабных блиндажах царила деловая обстановка. Люди трудились старательно, без суеты, во всем чувствовалась рука опытного, твердого командира. Конечно, это укрепляло уверенность, что в предстоящем наступлении армии будет сопутствовать успех.

Перед рассветом 10 июля я отправился на наблюдательный пункт 14-го стрелкового корпуса. НП был оборудован наспех. Он представлял собой плохо замаскированную землянку, расположенную поблизости от узенькой траншеи. К ней примыкали еще два небольших сооружения. Командир корпуса генерал-майор П. А. Артюшенко стоял у стереотрубы. Не успели мы с ним поздороваться, как тишину прошила пулеметная очередь. Потом несколько раз тявкнула малокалиберная пушка. Один из снарядов разорвался недалеко от бруствера. Нас осыпало землей. Осколком задело стереотрубу.

Когда стрельба утихла, я, отряхиваясь, сказал комкору:

— Что же это вы... Даже наблюдательный пункт не смогли приличный сделать.

Артюшенко пошевелил густыми бровями:

— А зачем? Через какой-нибудь час двинемся вперед. Теперь не сорок первый...

— Ну знаете, — резко возразил я, — не надо под свою небрежность подводить такую базу. Впредь потрудитесь более требовательно подходить к оборудованию своих наблюдательных пунктов.

Я подошел к стереотрубе, прильнул к окулярам.

Стояла та особая хрупкая тишина, которая бывает только перед атакой. Небо на западе посерело, высветив пригорки и загнав клочковатый сумрак в ложбины. Туман то ластился к земле, то шел пластами, цепляясь за обгорелые пни и кустарники... От переднего края противника нас отделяло каких-нибудь 700–800 метров, и даже в этот предрассветный час можно было различить сеть колючей проволоки и темные полосы противотанковых рвов.

До начала артподготовки оставалось тринадцать минут.

— Эх, — вздохнул Артюшенко, — снарядов маловато!.. Ведь немцы этот рубеж полгода укрепляли.

Командир корпуса посмотрел на часы. Его беспокойство передалось и мне. Почему-то вспомнилось, как много лет назад я, тогда еще парнишка, лежал на дне окопа под Гуляйполем, ждал, когда из-за пригорка ударит по траншеям врангелевцев наша батарея и мне со своим взводом нужно будет покинуть окоп и броситься вперед...

...За темной полоской леса заполыхали зарницы. Земля вздрогнула, и тотчас озарилась кочковатая равнина перед нами. Яркие вспышки и черные фонтаны покрыли ее. Земля под ногами дрожала, сквозь щели дощатой обшивки тоненькими струйками сыпался песок. Артюшенко пошел по траншее. Он не пригибался, и голова его маячила над бруствером. Казалось, он совсем не обращал внимания на зловещее повизгивание пуль.