Андре Асиман - Из Египта. Мемуары

Продления паспортов в консульстве долго ждать не пришлось: человек за конторкой был знаком с моей мамой. Служащий туристического бюро и вовсе оказался осведомлен о наших планах. Уточнил лишь: «Куда вы хотите, в Неаполь или в Бари? Из Бари можно отправиться в Грецию, из Неаполя в Марсель». Я представил себе заброшенный греческий храм на берегу Эгейского моря. «В Неаполь, – ответил я, – только дату пока не ставьте». – «Понимаю», – сдержанно ответил служащий. Я добавил, что, если он позвонит по такому-то номеру, ему передадут деньги. Вообще-то у меня были с собой наличные, но мне было велено тратить их лишь в случае крайней необходимости.

А вот на телеграфе я провел целую вечность. Здание было старое, темное, грязное: роскошный колониальный особняк понемногу превращался в развалину. Телеграфист за стеклом заявил, что телеграмм чересчур много – слишком много адресов во множестве стран на множестве континентов, уставился на меня с подозрением и велел убираться. Я не ушел. Он пригрозил, что врежет мне. Я же, набравшись смелости, ответил, что мы друзья Такого-то (это имя было в новостях), и раздражение телеграфиста мгновенно сменилось той неподражаемой елейной любезностью, которая на Ближнем Востоке сходит за почтительность.

К половине десятого я искренне собой гордился. Осталось выполнить всего одно поручение – и к синьору Розенталю. Все знали, что Франко Молко, агент, который должен был подмазать таможенников, и сам на руку нечист: он клялся и божился, будто бы ему хитрости не хватит обмануть кого бы то ни было, и этим-то всех обманывал. «Я никогда не скрываю своих намерений, мадам». Он держался неприветливо, даже грубо и был не прочь в гостях прикарманить понравившуюся вещицу прямо на глазах у хозяев. Если у него эту вещь отбирали и ставили на место – как поступила моя мать, – можно было не сомневаться, что он стащит ее после, на таможне, причем опять-таки у вас на глазах. Франко Молко обитал в гараже, из которого вынесли инструменты, поставили самодельный топчан и разбитую раковину; на полу валялись покрытые копотью коробки передач. Молко намерен был поторговаться. Я этого делать не умел и передал ему папины указания. «Вас, евреев, не переторгуешь», – усмехнулся он, и я покраснел. На улице мне захотелось выплюнуть чай, которым угостил меня Молко.

И все же я считал себя спасителем семейства. В воображении моем мелькали затейливые сценарии, в которых я стучал по столу начальника полиции и грозил ему страшными карами, если моего отца сей же час не отпустят. «Немедленно! Сейчас! Сию секунду!» – орал я, хлопая ладонью по инспекторскому столу. Бабушка Эльза говорила, что таких людей нужно третировать, как слуг, и тогда они будут вести себя соответственно. «И принесите стакан воды, мне жарко». Я продумывал планы секретных поручений, которые мне еще доверят, как вдруг меня окликнули. Это был отец.

Он возвращался от цирюльника и шел не спеша, направляясь в свое любимое кафе в здании фондовой биржи.

– Почему ты не в тюрьме? – спросил я, с трудом скрывая разочарование.

– В тюрьме? – воскликнул папа, словно хотел сказать: «Это еще что за глупости?» – Мне лишь хотели задать несколько вопросов. Доносы, всё ложные доносы. Ты сделал все, что я сказал?

– Всё, кроме синьора Розенталя.

– Вот и хорошо. Об остальном я позабочусь. Кстати, что Молко, согласился?

Я ответил утвердительно.

– Замечательно. – И, спохватившись, уточнил: – У тебя деньги с собой?

– Да.

– Тогда пошли. Угощу тебя кофе. Ты ведь пьешь кофе? А деньги передашь мне под столом.

Мимо прошла молодая женщина, и отец обернулся.

– Видал? Вот это я называю идеальными лодыжками.

В кафе отец представил меня присутствующим. Все эти дельцы, банкиры, промышленники собирались тут каждое утро около одиннадцати. Все они лишись состояния или вот-вот должны были его потерять.

– Он даже прочел «Жизнеописания» Плутарха, – похвастался отец.

– Прекрасно, – откликнулся один из посетителей, судя по акценту, грек. – Значит, ты наверняка помнишь о Фемистокле.

– Разумеется, помнит, – ответил отец.

– Тогда я тебе объясню, как Фемистокл выиграл Саламинское сражение, потому что об этом, мой дорогой, тебе в школе не расскажут. – Мосье Панос достал паркеровскую ручку и принялся рисовать на уголке газеты боевой порядок кораблей. – А знаешь, кто мне все это объяснил? – спросил он, и подернутые пеленой глаза его блеснули самодовольством. Мосье Панос взъерошил мне волосы. – Знаешь кто? Да никто, я сам во всем разобрался, – сказал он. – Потому что мечтал стать адмиралом греческого флота. А потом выяснилось, что в Греции нет флота, так что во время сражения при Эль-Аламейне я вынужден был пойти служить в Красный Крест.