Раиса Мессер - Жизнь и книги Льва Канторовича

Интересно свидетельство Л. Радищева о совместной работе с Л. Канторовичем над книгой «Будет война»: «Он не мог быть только художником, т. е. человеком, ко­торый, прочитав рукопись, делает в ней иллюстрации, он явно не помещался в это традиционное амплуа «худож­ник». .. Мы делали книгу вместе в полном смысле этого слова. Невозможно было определить, кто из нас автор, кто соавтор, да мы этим и не занимались. Я ему читал каждый кусок, он мне показывал эскиз каждого рисунка, иногда все это мы обдумывали заранее. Возникали, ко­нечно, и споры...»

Театральный художник Л. Канторович шел вслед за своим учителем М. Григорьевым. Политический карика­турист, он стремился походить на прогрессивных запад­ноевропейских художников-графиков той поры: Георга Гросса, Кете Кольвиц, Джона Хартфилда. Об этом сво­ем увлечении, особенно Гроссом, Канторович высказы­вался неоднократно. Патетика, лаконизм художников были ему по душе. Его привлекали подчеркнутая графичность, резкость светотеней. Плакатный характер этих работ позволял добиваться и психологических решений. Именно такой выразительности добился, например, Кан­торович в трагическом портрете убитого Либкнехта. (Стоит напомнить, что незадолго до начала работы над этими рисунками отмечалось, в частности «Сменой», де­сятилетие со дня гибели Розы Люксембург и Карла Либкнехта.) Но таких удач было немного. В основном рисунки книги «Будет война» прямолинейны, часто по-журналистски поверхностны. Молодому художнику было тогдадалеко до уровня искусства своих кумиров. Но по­литическая мысль, эмоциональный строи их работы были схвачены верно. Не хватало самостоятельности, изобра­зительной культуры.

Рисунки на темы антивоенной борьбы и классовых битв в странах Европы и Азии несли большой налет условности. Но сама стилистика рисунков отразила стрем­ление автора дать материал, соединяя документальность с патетикой. Молодой художник выразил в своих рисун­ках отношение к происходящему: то чувство жалости и сопереживания с жертвами военного психоза, то совсем иные чувства — иронию, гнев, когда он видел проявления захватнического милитаристского духа.

Характерно включение в книгу фотографий. Худож­ник не стал рисовать крупным планом красноармейцев, наши самолеты, корабли, домны —все, что отражало се­годняшний день страны. Фотографии органично вошли в альбом, подтвердили его документальную основу. Чита­тель видел фотографию В. И. Ленина, «Аврору». В од­ном случае на книжном развороте фотография китайского реакционера соседствует с рисунком, изображаю­щим его жертвы. Кстати, на обложке рядом с именами художника и автора текста значится: «Фото Н. и Ф. Штерцер».

На красной обложке книги, на фоне зарева, стоял солдат. Его вытянутая рука держала винтовку, которую он воткнул штыком в землю. На последней странице (обложке) тот же солдат воткнул штык в одного из бур­жуев, нынешних «хозяев жизни». Текст под рисунком гласил: «Печатник Рюгель. Тысячи Рюгелей закончили когда-то войну, воткнув штыки в землю. Теперь они об­ратят их против своих угнетателей... против поджигате­лей войны. Бессильны будут тогда орудия в руках угне­тателей. Это будет последняя война».

Втораямировая война протекала совсем иначе. Не толькоавторы, молодые люди начала 30-х годов, но и деятели, искушенные в политике, не могли представить себегрозную действительность 40-х годов. Наивность многих тогдашних воззрений, отразившихся в этой книге, мы должны оценивать исторически. Но примечательночувство мобилизационной готовности, владевшее нашеймолодежью.

В творчестве Л. Канторовича участие в работе над книгой «Будет война» не было случайным. Сменовские ри­сунки за подписью «К 30» уже подводили его к этому ма­териалу. В том же направлении шли и другие его работы, например иллюстрации к антивоенному роману Чарльза Яна Гаррисона «Генералы умирают в постели», печатав­шемуся в журнале «Юный пролетарий» на протяжении многих номеров 1931 года (начиная с № 1). Герой романа, восемнадцатилетний канадский парень, познает весь ужас мировой бойни. Он начинает думать о том, зачем эта война, почему гибнут люди, скорбит о погибших то­варищах. На рисунках Канторовича (вот где появляется одновременно фамилия художника и подпись «К 30») —новобранцы в окопах, солдаты под страшной бомбежкой, убитые, картины «отдыха», во время которого происхо­дят страшные буйства. Запоминается сцена: маленькие, будто игрушечные дома городка и огромный пьяный сол­дат. Это было вполне в духе гиперболизаций Георга Гросса, наиболее полное представление о манере кото­рого дал И. Эренбург в своих мемуарах: «Он изображал героев минувшей и будущей войны, человеконенавистник ков, обвешанных железными крестами. Критики причис­ляли его к экспрессионистам, а его рисунки —сочетание жестокого реализма с тем предвидением, которое люди почему-то называют фантазией. Да, он осмелился пока­зать тайных советников голыми за письменными столами, расфуфыренных толстых дамочек, которые потрошат трупы, убийц, старательно моющих в тазике окровавленные руки. Для 1922 года это, казалось фантастикой, в 1942 году это стало буднями». [3] Эренбург И. Люди, годы, жизнь. Кн. третья и четвертая. М., 1963, с. 25.