Петр Аршинов - Два побега

В 1907-8 годах наши товарищи заграницей вели активную, притом, массовую работу для России. Издавали журналы, брошюры. В районе г. Хотина Бессарабской губ. они имели хорошо поставленную границу, через которую в неограниченном количестве переправляли в Россию свои издания, оружие, а также людей туда и обратно. Приток наших людей из России, — преимущественно смертников — продолжался. Вскоре после моего приезда, в Париж приехал наш старый амурский товарищ Тихон Жарков, Игнат Музиль (родной брат Рогдаева), Александр Мудров (в Женеву), только что бежавший из Севастопольской тюрьмы в числе 16 путем взрыва тюремной стены и др. Мечтой большинства из нас было возвращение в Россию для революционной работы. Мы никоим образом не могли мириться с продолжительным пребыванием заграницей. Просто жить там, вдали от революции мы считали изменой революционному делу. Однако, поездки в Россию с каждым разом становились все труднее и труднее. Организаций на месте не было, связи были разрушены и приезжающие сразу попадали в крайне тяжелую обстановку, когда приходилось вести работу в обществе малоизвестных людей и самим все сызнова создавать. Большинство уехавших в Россию из Парижа и Женевы в 1907-8 г. г. вскоре погибло и товарищам, с которыми они всего два-три месяца назад обсуждали планы работ в России, приходилось писать о них бесконечные некрологи. Трудность и опасность поездки все же не останавливали порыва наших товарищей, и они друг за другом бросали заграницу и ехали в Россию. Мне удалось собраться с поездкой лишь в начале 1909 года.

Поехал я с одним юзовским товарищем Кузьмою. Предварительно мы закупили в Льеже партию оружия, которую направили к нашей границе в Черновицы. Границу тогда держали два наших товарища — Оленка и Александр Мудров. По их рекомендации я взял для себя район Брянск-Бежица, Орловской губернии. Кузьма поехал в Одессу. Доставленное из Льежа оружие мы решили на этот раз не брать с собой, а прислать за ним или самим приехать, после того, как нами на месте будет поставлена работа и когда будет в нем надобность. Ехал я в Брянск с настоящим «железным» паспортом на имя Михаила Гуляка, — крестьянина Подольской губернии, который уехал в Америку на заработки и который свой паспорт оставил на границе у контрабандистов.

В Брянске и Бежице я нашел полное затишье на рабочем фронте. Революционная волна 1905-6 г. г. улеглась; повсеместно чувствовалось торжество полицейщины, которая всюду установила свое око. Рабочий массовик держался на расстоянии от революционных идей. Он ушел в обывательщину, чувствуя, что она страхует его от репрессий власти. Более сознательные жили внутренней ненавистью к победителям от самодержавия, ко и только. Внешнего, реального исхода этой ненависти они избегали давать, сознавая общую придушенность и обреченность отдельных протестов. Словом, полная реакция во вне, запуганность и пессимизм внутри рабочих масс, — так можно характеризовать обстановку, при которой в середине 1909 г. мне пришлось приступить к анархической работе среди рабочих города Брянска.

В самом Брянске имелось несколько наших товарищей, также на паровозостроительном заводе в Бежице и в рабочем поселке Радице. В первую очередь необходимо было связать их воедино. Эту работу мы выполнили с товарищем Григорием Ипатовым. Группа была создана, через нее мы распространили привезенную мною из заграницы нашу литературу. Затем был создан кружок человек в 15 из сочувствующих и интересующихся анархизмом рабочих, с которыми я повел систематические занятия по теории и тактике анархизма. Занятия велись в лесу, в строжайшей конспирации. Нити в рабочую массу начали проводиться. Затем были восстановлены связи с смоленскими и рославльскими товарищами. Потребовалась литература, оружие. За ними был командирован в Черновицы Евстафий Ипатов (младший из братьев), который на обратном пути из Австрии в Россию был задержан на границе австрийскими властями. Вторично за литературой и оружием поехал я и привез того и другого около 6 пудов. Литература была распространена на месте и разослана в соседние города. Конспиративные занятия в лесу возобновились, успех был очевидный. Перспектива рисовалась нам очень отрадная. Мы регулярно из вечера в вечер ходили в лес на кружковые собеседования и начали уже поговаривать об организации рабочих массовок по примеру 1905-6 г. г.

В один из сентябрьских вечеров, когда достаточно стемнело, я подходил к опушке леса, где меня обычно встречали два-три товарища, чтобы проводить в глубь леса, где происходили самые занятия. И на этот раз, как всегда, вижу от деревьев отделяются три фигуры и направляются ко мне. Не успел я протянуть руку, чтобы поздороваться, как моментально был схвачен с разных сторон и закручен по рукам веревками. Оказывается, я попал в полицейскую засаду. Товарищи, пришедшие ранее меня, успели разбежаться. В западню попал один я. Меня повели в неизвестном направлении. Полицейские торжествовали. Не зная, кто я, и представляю ли я для них интерес, они вели себя, как победители в стране побежденных: всех встречных и нагоняемых крестьян били нагайками, орали и грозили. По дороге меня завели в какой то трактир, где находился и поджидал сам становой пристав. Увидя, что стража пришла с добычей, он сразу вскочил и впился в меня взглядом. — Кто? Откуда? Почему в Брянске? — засыпал он меня вопросами. Я назвался Михаилом Гуляком, приехавшим в Брянск искать работы. На это он мне ответил, что через несколько дней вполне установит мою личность и если увидит, что я сказал неправду, обещал запороть меня до смерти. На другой день я мог убедиться в том, что слова его не были простой угрозой: всех содержавшихся при его стане заключенных нещадно били.