Шимон Перес - Робким мечтам здесь не место [litres]

Опасения Бен-Гуриона не были беспочвенными. Обстановка в Организации Объединенных Наций позволяла предположить, что Генеральная Ассамблея, скорее всего, проголосует за резолюцию о разделе Палестины, что приведет к созданию еврейского государства. Само по себе это было поводом для восторга. Но Бен-Гурион был глубоко обеспокоен. Он ожидал, что вновь образованному еврейскому государству будет объявлена война как внутри его новых границ, так и со стороны арабских соседей. Что хорошего в рождении государства, если оно немедленно будет задушено в колыбели? Именно поэтому Бен-Гурион намеревался преобразовать «Хагану», чтобы молодое государство не оказалось без армии, без шанса защитить себя.

– Нас ждут не просто мелкие стычки, – сказал он. – Необходимо создать современную армию.

– Что я могу сделать? – спросил я Бен-Гуриона, когда он вручил мне обширный список необходимого оружия.

– Все просто, – ответил он. – Найди это оружие для нас как можно быстрее.

Я вернулся к своему временному столу, чтобы просмотреть документ, но обнаружил, что это занятие напоминает чтение списка покупок на языке, которым я не владею. Открыв ящик стола в поисках блокнота и карандаша, я заметил внутри письмо, адресованное Бен-Гуриону, которое, должно быть, Дори сохранил по каким-то своим соображениям. Оно было написано одним из наших генералов: ему предложили должность начальника штаба, но, судя по тексту, он решил отказаться.

«Я не хочу быть начальником штаба на шесть дней», – писал он. Для меня эти слова не имели никакого смысла, так что я попросил коллегу объяснить, что это значит.

– Почему генерал отказался от поста? – спросил я.

– Есть много причин.

– Например?

– Патроны, – ответил он.

– Что ты имеешь в виду?

– Почитай внимательно список, – сказал он, указывая на одну из строк в колонке того, что у нас уже было. – Шесть миллионов патронов.

– Кажется, это много, – заметил я.

Коллега рассмеялся:

– Когда придет война, нам понадобится миллион патронов в день. – И добавил: – Непростая работа.

Именно это имел в виду генерал: он не хотел вступать в оборонительную войну с боеприпасами на срок меньше недели. Я был потрясен по двум причинам: во-первых, я знал – все мы знали, – что перед государством сразу встанет угроза войны. Очень серьезная угроза. Но насколько безнадежна ситуация? Мы столь плохо оснащены, что боеприпасов не хватит даже на неделю? Нет, это было ужасной перспективой. Но еще более шокирующим стало для меня открытие, что специалист, которого вызывают помочь в столь важном деле, просто отказывается лишь потому, что дело кажется ему чересчур сложным. Ведь Бен-Гурион не звал его для участия в случайном малозначимом проекте; он просил генерала взяться за ключевую задачу – защиту еще не родившегося государства, за реализацию сионистской мечты. Возможно, масштабы проблемы огромны, но какой ответ был бы достоин нашей истории – и нашего будущего, – если не решительное и исполненное надежды «да»?

В голове моей эхом звучали прощальные слова деда: «Всегда оставайся евреем». Быть евреем значило для меня многое, но прежде всего это означало иметь силу духа и мужество делать то, что требовалось во имя еврейского народа. В то время мне, возможно, не хватало опыта и положения, чтобы разбираться в оружии, перечисленном в списке Бен-Гуриона, но необходимо было принимать решение, где взять боеприпасы, где найти союзников, как приобрести оружие; и вместо того, чтобы бежать от трудностей, я с готовностью принял вызов.

Многие воспринимают меня как человека весьма противоречивого. В течение последних сорока лет я был известен как один из самых энергичных «голубей» Израиля, как человек, сосредоточенный на установлении мира. Но первые два десятилетия моей карьеры были посвящены не достижению мира, а подготовке к войне. Какое-то время говорили, что я один из самых напористых «ястребов» Израиля. На этом основании предполагают, что я изменился, что мои действия и взгляды подверглись масштабной нравственной трансформации. В такой интерпретации обнаруживается определенный лиризм, однако это выдуманный парадокс, которого на самом деле никогда не существовало. Это не я изменился – изменилась ситуация.

Мир – это цель, это то, к чему следует стремиться, а война – функция, вызванная необходимостью, вопреки нашим желаниям. Ни один разумный человек не предпочтет войну. Едва лишь появилась возможность мира, я изо всех сил направился к нему. Когда арабские лидеры стали открыты для переговоров, я сказал, что тоже предпочитаю переговоры. Пророки призывали к миру и справедливости, к морали и взаимной терпимости. «И они перекуют мечи свои на орала и копья свои на серпы, – говорит нам Тора. – Не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» [38]. Это было видением, направляющим еврейский народ. Но следует помнить, что бывали времена, когда обстоятельства складывались совершенно иначе; времена, когда наши арабские соседи не желали переговоров и пытались уничтожить нас. Бывали времена, когда Израиль оставался беззащитным в море врагов, времена чрезвычайной и постоянной опасности. Это были годы до того, как мир стал возможным, – годы, когда я был бескомпромиссным «ястребом».