Оливия Лэнг - Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Смит был кредитным экспертом в банке, но в 1924 году потерял работу и осенью следующего года переехал во Флориду, где уже начался бум на рынке недвижимости. Вместе с ним отправились жена и теща, а дети — Джон и его младший брат Роберт — остались в католическом пансионе, где Джон подвергался систематической травле. В конце концов кто-то из соседей известил об этом Марту, и она отправилась на поезде из Тампы, чтобы забрать своих мальчиков, которые ожидали ее в директорском кабинете, прижимая к груди бумажные пакеты с пожитками. К Рождеству все Смиты воссоединились, и трое взрослых работали в их новом ресторане «Цветок апельсина».

Для Джона-младшего жизнь, казалось бы, наладилась. В начале 1920-х годов Флорида была местом, где ежедневно множились состояния, и недолгое время высокий спрос на землю благоприятствовал Смитам. Но весной 1926 года произошел обвал, ускоренный тем, что в поворотном бассейне гавани Майами затонула шхуна, заблокировав ввоз стройматериалов. Как писала Марта годы спустя в одном из писем, «всё рассыпалось, как карточный домик» [207] Berryman M. We Dream of Honour: John Berryman’s letters to his mother / ed. by Richard Kelly. W. W. Norton, 1988. P. 378. . «Цветок апельсина» перестал приносить доход, и его продали за бесценок. Семья перебралась в жилье подешевле на Клируотер-Бич, хозяевами которого были Джон Ангус и Этель Берримен, чета постарше Смитов.

Продолжение истории вы можете предугадать, зная имена участников. Между Мартой и Джоном Ангусом завязались любовные отношения, которые они даже не пытались скрывать. Этель пыталась убедить мужа переехать в Нью-Йорк; тот вместо этого продал акции, отдал ей половину выручки и автомобиль в придачу и попросил ее исчезнуть. Между тем Джон Аллин искал утешение в бутылке, вступил в неудачную связь с кубинкой, которая вскоре его бросила и бежала, прихватив остатки его денег. Трое оставшихся нередко затевали бурные споры относительно будущего.

Когда начался бракоразводный процесс, Джон Аллин частенько бродил по берегу с револьвером в руках или совершал дальние рискованные заплывы. Однажды он, видимо, пришел на берег Мексиканского залива с Робертом, привязал его к себе веревкой и заплыл так далеко, что Марта отправила Джона Ангуса вернуть их назад. После этого ссоры стали еще ожесточеннее, однажды Марта вытряхнула из мужнина револьвера 32-го калибра пять или шесть патронов и зарыла их в песке. 25 июня 1926 года прошло в бесконечной перебранке. В полночь Марта задремала на кушетке. Вскоре проснувшись, она обнаружила, что Джона Ангуса дома нет, а Джон Аллин спит в постели, некогда супружеской. В шесть она проснулась снова; мужа дома не было. Он лежал, раскинув руки, на ступенях дома с простреленной грудью. Записка, оставленная им на ее туалетном столике, гласила: «Снова не мог заснуть, вот уже третью ночь — нестерпимая головная боль».

Тем летом во Флориде застрелились сотни людей, и полиция не расследовала подобные случаи, однако в обеих биографиях Берримена высказывается предположение, что эта смерть не была похожа на обычное самоубийство ввиду отсутствия порохового ожога, который обычно виден на огнестрельной ране при выстреле с очень близкого расстояния. Что до Марты, то через два с половиной месяца она стала женой Джона Ангуса и дала его фамилию своим сыновьям, сама же по просьбе мужа стала Джил Эйнджел . Стоит ли удивляться, что напивавшийся до полусмерти, попадавший в наркологические клиники, Берримен в «Песнях-фантазиях» снова и снова рассказывает про пулю и заплыв, заключая: «Эта дикая история уничтожила мое детство» [208] Berryman J. Dream Song 143 // Berryman J. The Dream Songs. P. 160. .

В голове возникла строчка. Из другой «Песни-фантазии». Как там было? Что-то про обломки. «Эти обломки сели к столу и стали писать»? Именно так:

Всепоглощающий младенческий вопль «хочу хочу хочу», настойчивый и не подлежащий разделению запятыми. Если этот вечный голод — нехватку любви, пищи, безопасности — вы проносите в себе через детство и юность, что вы станете делать потом? Наверное, будете утолять его чем придется, чтобы отодвинуть ужасное, уничтожающее чувство расчленения, распада, утраты цельности своего я .

Это младенческие страхи отлучения от груди, как они описаны у Фрейда или Мелани Кляйн; и это страхи взрослого, чье детское чувство безопасности было подорвано прежде, чем индивидууму удалось обзавестись достаточно прочной защитной оболочкой, чтобы противостоять миру. Неудивительно, что в «Песнях-фантазиях» так скрупулезно исследуется состояние «бескожести» или сдирания кожи. И Берримен на самом деле в одном разговоре с издателем мрачно пошутил, что переплел свои стихи лоскутами собственной кожи.