Несомненно, писатели находятся под высоким напряжением, однако на деле высказывание Чивера маскирует нежелание взять на себя ответственность, которое так очевидно во всех оправданиях алкоголиков. В этих уклончивых фразах присутствуют эти «неизбежно», «можно усмирить только» — они призваны создать впечатление, что пьющий человек находится во власти неких высших и непреодолимых сил, сопротивляться которым бессмысленно.
Два года спустя, возможно лучше осознав серьезность своего положения, он пишет уже с осторожностью:
Я должен убедить себя, что писательство для человека моего склада не является саморазрушительной профессией. Я надеюсь и думаю, что не является, но не очень искренне в это верю. Писательство принесло мне деньги и известность, но мне кажется, оно могло как-то повлиять на мою склонность к выпивке. Алкогольная лихорадка сродни лихорадке творческой [186] Ibid. P. 255.
.
И та и другая лихорадка связана с его способностью вознестись над действительностью, выскочить из несуразного, унизительного прошлого, из удручающего и всё более запутанного настоящего. Но попытки разобраться в деталях этого состояния чем-то схожи с распутыванием лески. Размышляя об этом, я вспомнила, что Чивер проделал со своими личными воспоминаниями в «Фальконере». Действие романа происходит в тюрьме, главный его герой — образованный парень, наркоман по имени Фаррагат. Охранник спрашивает его во время героиновой ломки: «Ну почему ты наркоман?» [187] Чивер Д. Фальконер / пер. Н. Кончи и М. Мельниченко. М.: Текст. 2008. С. 57–67.
Этот вопрос вызывает поток воспоминаний, который приводит его к тому дню, когда пятнадцатилетний Фаррагат мчится на машине в Нагасакит, чтобы помешать отцу утопиться. Он бежит вдоль берега, всё время слыша стук колес на рельсовых стыках. В парке аттракционов собралась хохочущая толпа и глазела, как отец Фаррагата на американских горках паясничает, делая вид, что пьет из пустой бутылки и вот сейчас бросится вниз. Фаррагат подошел к парню, управлявшему аттракционом, и попросил его спустить отца вниз, тот кое-как выбрался из тележки и уцепился за своего сына, «младшего, нелюбимого, нытика». «Папа, — сказал Фаррагат, — ну зачем ты так со мной? Ведь у меня подростковый период». На этом монолог заканчивается, и в мыслях Фаррагата снова всплывают слова: «Фаррагат, ну почему ты наркоман», но теперь ему уже не нужен знак вопроса. Всё сказано.
* * *
В аэропорте Шарлотт были кресла-качалки и киоск с барбекю. Рейс на Майами откладывался, так что мы садились в самолет уже в сумерках. Взлетная полоса была размечена светящимися синими и зелеными точками и красными пятнами, за россыпью золотых огней пряталась темная громада города. Ноги налились тяжестью, когда мы взмыли в клочковатое дымчатое облако и нырнули в ясную чернильную ночь. Мое тело вырвалось на волю из привычного режима, и я ощутила глубокий покой, физический и душевный.
Мы летели к югу, к Флориде, этому болотистому субтропическому полуострову, куда богатые приезжают наслаждаться жизнью, а бедные — богатеть. Хемингуэевские места. С Хемингуэем связаны многие штаты, это и Мичиган, и Вайоминг, и Айдахо. Но во Флориде — или, точнее, в океане близ ее побережья — он провел самые счастливые дни в погоне за голубым марлином на черной яхте «Пилар», со всеми друзьями, которых ему удавалось залучить на борт. Флорида стала его первым пристанищем после Европы, и он жил там все десять лет, пока был женат на Полине Пфайфер.
Они вместе выехали из Парижа в марте 1928 года. Полина была на шестом месяце беременности, и в милом письме своей новой жене, написанном на борту судна, он выражал нетерпеливую надежду, что скоро они перестанут болтаться по этой чертовой Атлантике: «Давай только поскорей доберемся до Гаваны и до Ки-Уэста, пустим там корни, и ноги нашей больше не будет на борту Royal Mail Steam Packet. Концовка слабовата, да ведь и Папа не лучше» [188] Hemingway E. Selected Letters. P. 275.
.
В Ки-Уэсте они сняли квартиру в ожидании своего нового «форда», подарка богатого родственника Полины, дядюшки Гаса. Утром 10 апреля произошла неожиданная встреча. За несколько недель до того родители Хемингуэя написали ему в Париж, сообщив о своем предстоящем отдыхе в Сент-Питерсберге во Флориде. Письмо не застало Эрнеста в Париже и не успело вернуться в Америку, и Хемингуэй понятия не имел, что родители были поблизости, а они считали, что он всё еще во Франции. После экскурсии в Гавану они возвращались на пароме в Ки-Уэст, когда отец Хемингуэя заметил мужчину, рыбачившего на пристани [189] Автор благодарит Майкла Рейнолдса за его реконструкцию перемещений членов семьи Хемингуэй в этот период в книге: Reynolds M. Hemingway: The American Homecoming. Blackwell, 1992.
.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу