Николай Молчанов - Огюст Бланки

Убийство герцога Беррийского развязало руки ультрароялистам, началась такая вакханалия реакции и террора, какой Франция еще не знала. Срочно разработали исключительные законы о ликвидации личных прав, об ограничении и без того жалкой свободы печати, об урезывании даже тех смехотворных избирательных прав, какие давала Хартия. Выбирать в палату могли только люди богатые, платившие не меньше 300 франков налога в год. В стране с 39-миллионным населением голосовали только примерно 80 тысяч человек! Но и этот избирательный закон казался необычайно прогрессивным, в его защиту развернулась шумная избирательная битва. Она происходила не только в палате, но и на улицах.

Палата бурно обсуждала новые ограничения избирательного права в Бурбонском дворце, а вблизи, на площади Людовика XV (сейчас площадь Конкорд), собралась толпа в несколько тысяч человек, в основном студентов, протестовавших против усиления деспотизма. Полиция и войска получили приказ разогнать демонстрантов с применением оружия. Был убит 23-летний студент Лаламанд. На другой день на той же площади снова собралось несколько тысяч человек; каждый надел знак траура, но многие, кроме того, захватили и дубинки. Опять завязались схватки, снова лилась кровь. На следующий день несколько тысяч участвовали в похоронах Лаламанда. В разных местах Парижа произошли кровавые столкновения. Знаменательный факт: в демонстрациях и столкновениях участвовали рабочие. У них не было никакой прямой заинтересованности в избирательном законе. Они в любом случае не могли рассчитывать на получение избирательных прав. Но рабочие уже поняли, что любой удар по монархии Бурбонов отвечает их интересам. В то время во Франции было уже больше четырех миллионов рабочих. Их заработная плата непрерывно понижалась на протяжении всех лет режима Реставрации. Они жили в ужасающих условиях, и не было никаких законов, защищавших их социальные и политические права, таких прав, собственно, не существовало.

Пятнадцатилетний Огюст не участвовал непосредственно в этих событиях, но он жадно ловил все слухи, все рассказы о них. Он думал, размышлял и, вспоминая волнения конца 1820 года, скажет, что смерть Лаламанда «вывела его из себя». Было бы нелепо изображать его уже политически сознательным борцом; он всего лишь лицеист, аккуратный, очень скромный и трудолюбивый, приобретающий знания и все более чутко прислушивающийся к тому, что происходит за стенами лицея Карла Великого.

Страх за сохранение своей вновь захваченной власти побуждал роялистов усиливать тиранический характер режима Реставрации. Но здесь их подстерегала роковая судьба любой тирании; репрессии и террор толкают на борьбу все новых и новых активных людей. Деспотия — лучшая школа воспитания и подготовки непримиримых революционеров. И этот закон прежде всего и всегда действует на молодежь; пробуждение самостоятельности молодого человека выражается тогда в обостренной склонности к протесту, восстанию, бунту. Созревание характера юного Бланки происходило именно в такой исторический момент, когда эта закономерность действовала особенно неотвратимо.

В лицее Карла Великого, где прилежно учится Огюст, царит суровая дисциплина. Иезуиты из конгрегации контролируют это заведение, как и все остальные школы Франции, внушая дух безропотного повиновения. Здесь можно читать только дозволенную, безупречно легитимистскую литературу. В это время иезуиты создали во Франции особые общества «хороших книг», «хорошей литературы», «хорошей науки». Но, как ни урезывались свобода печати, либеральные газеты все же издавались и вели слегка завуалированную, но упорную антироялистскую пропаганду. Памфлеты Поля-Луи Курье, в которых он в блестящей стилизованной форме народной речи из писем некоего винодела из Шавоньер разоблачал Реставрацию, эмигрантов, церковь, передавались из рук в руки. Необычайной популярностью пользовались песни Беранже. Неотразимая, убийственная ирония его блестящих стихов наносила роялистам страшные удары. Ненависть к Бурбонам нигде не проявлялась столь пылко, как среди учащейся молодежи Парижа. Студенты и лицеисты с восторгом вкушали плоды освободительных идей. Они были тем более привлекательны, что молодежь от них оберегали особенно рьяно, усиленно, но напрасно прививая ей любовь к богу и королю. Ежедневная месса, частые и долгие религиозные церемонии вроде благодарственного молебна по поводу рождения «дитя чуда» герцога Бордосского только усиливали обаяние либеральной и патриотической пропаганды. И для Бланки церковь все больше становилась символом, орудием деспотизма.