Борис Заборов - То, что нельзя забыть [журнальный вариант]

* * *

Летом 1993 года мою мастерскую посетил коммерческий представитель России во Франции Виктор Ярошенко. Он пришел не один. Его сопровождал человек, симпатичный, приятной интеллигентной наружности, представился: Владимир Длугач. Мы расположились за круглым садовым столом, и тут же господин Ярошенко ошарашил меня своей первой фразой: «Мы, — сказал он, — чувствуем перед вами вину и хотели бы ее загладить». В замешательстве я поспешил успокоить совесть господина Ярошенко отсутствием какой бы то ни было его вины передо мной. Даже совсем наоборот, я благодарен представителю новой власти в России за привилегию вот так запросто сидеть с ней в садике моей парижской мастерской. Но было похоже, что я не смог убедить высокого гостя. Он хотел во что бы то ни стало загладить вину… И предложил мне выставку в своем особняке на rue Faisanderie, в котором, к слову сказать, во время оккупации Франции находилась служба СС или гестапо. А когда я вежливо отказался, В.Я. тут же «поднял планку» и патетично предложил для возможной выставки залы мэрии фешенебельного 16-го округа Парижа. Стало ясно, что коммерческий представитель, что называется, «не в курсе», и как можно учтивее я отказался и от второго предложения. Я уже не знал, как избавиться от этого нелепого разговора когда вдруг произошло совершенно невероятное. Второй гость, не проронивший до того ни слова и сидевший сложа ладони и глядя в стол, произнес спокойно и обыденно: «Согласились бы вы, господин Заборов, сделать, скажем, ретроспективную выставку ваших работ в Государственном музее им. Пушкина в Москве?». Я посмотрел на человека, он тоже поднял голову, и мы встретились глазами. Я понял, что человек не шутит. Владимир Длугач, сотрудник Пушкинского музея, продолжал: «Ученый совет музея принял решение о проведении выставок некоторых художников, уехавших в разное время из СССР и живущих ныне на Западе. Было решено начать с вас. Но есть небольшая проблема, — сказал он. — Эта проблема — завотделом западноевропейского современного искусства нашего музея Марина Бессонова. Она не возражает против вашей выставки, но не может понять, почему первым должен быть Заборов». Я зачарованно слушал, как сказку Шехерезады, слова Длугача.

Позже Ирина Александровна Антонова, директор Пушкинского музея, поручила В.Д. быть посредником и доверенным лицом по всем вопросам организации выставки между мной и музеем. Только благодаря его профессиональной и хорошо организованной работе стало возможным «сказку сделать былью». В 1994 году я подписал контракт с Государственным музеем изобразительных искусств имени А.С. Пушкина в Москве…

Необходимое отступление

Во время интенсивной переписки с господином Длугачем я получил невероятное приглашение Министерства культуры Белоруссии быть гостем на празднествах, посвященных Марку Шагалу, и первому международному пленэру его имени, организованному по инициативе ЮНЕСКО.

Воистину сюрреализм нашей эпохи может посрамить всех художников этого направления вместе взятых! Уезжая из Белоруссии навсегда (в чем не было ни малейшего сомнения), не надеясь когда-либо в будущем увидеть пейзаж моего детства и юности, я, лишенный гражданства за четырнадцать лет до того, был приглашен почетным гостем на родину. Хочу напомнить, что в год моего отъезда в эмиграцию велась яростная, с известным подтекстом полемика на страницах республиканской прессы: включать или не включать имя Шагала как белорусского художника в выходящий к тому времени том Большой Белорусской энциклопедии на букву «Ш»…

В июле 1994 года «я вернулся в свой город, знакомый до слез…». Спустившись по трапу к более чем скромному аэровокзалу, я удивился отсутствию самолетов на аэродроме. Кроме нашего, в чистом поле на большом расстоянии друг от друга «теснились» еще два. «Все флаги в гости будут к нам» — сказано было, увы, не про мой город Минск. В аэропорту меня встречал заместитель министра культуры Белоруссии. Министерская машина на скорости промчалась через город. Моя голова вертелась, как на шарнирах, вправо, влево, вперед, назад. Родные с детства места мелькали, как в сошедшей с ума киноленте. Вскоре машина выскочила на Витебское шоссе и через несколько часов остановилась у центральной, возможно, в те годы единственной, гостиницы города Витебска. Правительственный человек пожелал самолично показать мне приготовленный для меня номер. Мы поднялись на этаж. Я увидел, обалдел, потерял дар речи. Это был «сюит», «сделано в СССР», предназначавшийся до недавнего прошлого партийным бонзам высшего ранга, наезжавшим из столицы на свои высокоидейные собрания. Я слыхал, что такие «сюиты» были во всех областных центрах «необъятной родины чудесной». Увидел же своими глазами, естественно, впервые. Для этого надо было мне стать безродным эмигрантом. Направо от входной двери располагался актовый зал, занимавший, пожалуй, половину этажа. В центре зала — тяжелый массивного дерева стол, вокруг стола один к одному вплотную стояли такие же массивные, с высокими резными спинками тронообразные стулья. На окнах — свето- и звуконепроницаемые бархатные шторы. По периметру зала — филенчатые дубовые панели. Напротив, дверь в дверь с актовым залом, — спальня. Ложе этой спальни напоминало цирковой батут, на котором могли бы кувыркаться три партийных товарища с парт-подругами. В ванной комнате, метров десяти квадратных, в дальнем правом углу на чугунных ржавых лапах сиротливо стояла ванна. Я открыл кран. Долгая пауза. Затем послышалось урчание, которое, нарастая, становилось угрожающим. Трубы начало лихорадить, кран свистнул неожиданно высокой нотой и выплюнул сгусток ржавчины. Я открыл кран горячей воды. Он гордо молчал, оскорбленный предположением, что в нем может оказаться горячая вода. В той же ванной комнате я увидел замечательный объект: деревянный ящик с прибитой сверху планкой. С такими ящиками когда-то ходили чистильщики обуви, я их хорошо помню. На ящике стояла баночка с черным высохшим гуталином и обувная щетка, давно непригодная к употреблению. Я был взволнован и подумал, что если пересекусь с приятелем давних лет, ныне инсталлятором, Ильей Кабаковым, подарю ему идею сапожного ящика. Да что там ящика, весь свой витебский сюит в гостинице подарю. А то ведь пришлось мне на некоем форуме актуального, так сказать, искусства заглянуть в щелку, придуманную Кабаковым, чтобы увидеть номер люкс советской гостиницы. Дорогой Илюша, забыл ты все или притупилось с годами воображение…