Махатма Ганди - Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

— Могу предложить вам только работу с бумагами. Вы согласны?

— Разумеется, — ответил я. — Я пришел сюда, чтобы делать все, что в моих силах.

— Вот это правильный настрой, — сказал он, а потом обратился к добровольцам: — Слышали, что говорит этот молодой человек? — И вновь повернувшись ко мне, продолжил: — Что ж, вот тут у нас целая кипа писем, с которыми нужно разобраться. Садитесь на этот стул и начинайте. Как вы могли заметить, ко мне приходят сотни людей. И как я должен поступить: беседовать с ними или отвечать людям, завалившим меня корреспонденцией? У меня нет клерка, которому я смог бы доверить эту работу. В большинстве этих писем нет ничего примечательного, но, пожалуйста, хотя бы загляните в них. Напомните мне о тех, что заслуживают внимания, и особенно отметьте серьезные письма, требующие взвешенного ответа.

Я был доволен, что мне доверяют.

Мистер Гхосал не знал, кто я такой, когда поручал мне эту работу, и лишь позже спросил о моем опыте.

Разбирать письма оказалось очень просто. Я быстро справился, чему Гхосал был крайне рад. Он был разговорчив и мог беседовать со мной часами напролет. Когда же он узнал обо мне больше, он посетовал, что поручил мне такую простую работу. Но я поспешил успокоить его:

— Пожалуйста, не волнуйтесь. Кто я и кто вы. Вы успели поседеть, трудясь на благо Конгресса, и вы намного старше меня. Я же — всего лишь неопытный юнец. Это я должен быть благодарен за то, что вы оказали мне доверие. Ведь я хочу помочь Конгрессу, а вы дали мне возможность разобраться в его работе.

— Ваше рвение похвально, — сказал Гхосал. — В наши дни молодые люди ничего не понимают. Конечно, я знаю Конгресс с самого первого дня его существования. Более того, я даже могу считаться одним из его основателей наряду с мистером Юмом [75] Имеется в виду, конечно же, не знаменитый философ Дэвид Юм, а прогрессивно настроенный английский чиновник Аллан Юм (1829–1912), один из основателей Индийского национального конгресса. .

Мы стали хорошими друзьями. Он настоял, чтобы я непременно с ним обедал.

Мистер Гхосал привык к тому, что его рубашку застегивал слуга. Я вызвался заменить слугу, и мне нравилось делать это, поскольку я очень уважал старших. Когда он узнал о моем серьезном подходе к столь простой обязанности, то перестал возражать, чтобы я оказывал ему эту мелкую услугу. На самом деле он был даже польщен. Обращаясь ко мне в очередной раз с просьбой застегнуть пуговицы, он любил говорить:

— Видите теперь, что у секретаря Конгресса нет времени даже на то, чтобы застегнуть рубашку. Он постоянно чем-то занят.

Наивность мистера Гхосала забавляла меня, но не вызывала ни малейшего нежелания помогать ему в таких мелочах. А польза, полученная мной от этих услуг, оказалась неоценимой.

С помощью Гхосала я буквально за несколько дней разобрался в работе Конгресса, а также познакомился с большинством его руководителей и понаблюдал за деятельностью таких лидеров, как Гокхале и Сурендранатх. Тогда я невольно отметил, сколько времени Конгресс тратит впустую, и с сожалением понял, какую важную роль в наших делах играл английский язык. Никто не пытался экономно расходовать силы.

Работу, с которой справился бы один человек, выполняли несколько, а многими важными делами не занимался никто.

Но как бы критически я ни относился ко всему этому, я достаточно снисходителен, чтобы считать, что невозможно, вероятно, трудиться лучше в сложившихся обстоятельствах.

Эти размышления спасли меня, и в будущем я никогда не недооценивал какую-либо работу.

И вот я наконец на Конгрессе. Огромный павильон, ряды многочисленных добровольцев и старейшины на помосте буквально ошеломили меня. Я гадал, где бы мне самому расположиться.

Обращение президента могло бы уместиться только в толстой книге. О том, чтобы зачитать его целиком, не могло быть и речи, а потому было зачитано лишь несколько абзацев.

Затем начались выборы в комитеты по различным вопросам. Гокхале взял меня с собой на заседания.

Конечно, сэр Ферозшах согласился рассмотреть мою резолюцию, но меня волновало, кто и когда представит ее членам соответствующего комитета. Каждая резолюция долго обсуждалась (разумеется, неизменно на английском языке от первого до последнего слова), и каждую из них поддерживал кто-нибудь из руководителей. Моя резолюция прозвучала бы звуком тихой дудочки среди барабанного боя тех, что предлагали ветераны, и к концу дня сердце мое билось все быстрее от беспокойства. Насколько помню, в конце утомительного заседания резолюции принимались со скоростью света. Всем не терпелось поскорее разойтись. В одиннадцать часов у меня все еще не хватало смелости выступить. Гокхале уже ознакомился с моей резолюцией, и я придвинулся ближе к нему, чтобы шепнуть: