Махатма Ганди - Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

Тем же вечером мне нужно было вернуться в Надиад. С превеликим трудом я дошел до станции Сабармати, то есть преодолел расстояние всего в десять фарлонгов [124] Фарлонг — одна восьмая часть мили. . Валлабхаи, присоединившийся ко мне в Ахмадабаде, заметил, что мне нездоровится, но я не позволил ему догадаться, насколько сильную боль я испытываю.

Мы прибыли в Надиад примерно в десять часов. Анаташрам, где располагалась наша штаб-квартира, находился всего в полумиле от станции, но мне показалось, что в десяти, не меньше. Я сумел добраться до дома, однако резкая боль тем временем продолжала усиливаться. Вместо того чтобы воспользоваться обычным туалетом, стоявшим на некотором отдалении от дома, я попросил поставить судно в смежной комнате. Мне было стыдно просить об этом, но не оставалось другого выхода. Фулчанд незамедлительно принес его. Меня окружили озабоченные друзья. Они отнеслись ко мне с любовью и вниманием, но это не могло облегчить боль. Мое упрямство лишь усугубляло их растерянность. Я отказался от всякой медицинской помощи. Я не принимал никаких лекарств, а предпочел выносить муки, считая их своим наказанием за безрассудство. Товарищи наблюдали за мной в тревоге и смятении. За двадцать четыре часа я, должно быть, справлял нужду тридцать или сорок раз. Я ведь постился и не пил поначалу даже фруктовых соков. Аппетит полностью пропал. Я всегда считал свое тело крепким, но сейчас обнаружил, что оно уподобилось комку глины. Мой организм перестал сопротивляться. Приехал доктор Кануга и стал умолять меня принять лекарство. Я не внял его мольбам. Он предложил сделать мне укол. Но и это предложение я отверг. Мое невежество было в то время просто нелепым: я считал, что в любой инъекции обязательно содержится своего рода сыворотка. Доктор же собирался сделать мне укол с какой-то растительной субстанцией, как я узнал позже, когда было уже слишком поздно. Частые дефекации продолжались, доводя меня до изнеможения. Переутомление спровоцировало приступы лихорадки и бреда. Друзья нервничали все сильнее и вызывали ко мне новых врачей. Но что они могли поделать с пациентом, который отказывался прислушиваться к их советам?

Шет Амбалал с его добрейшей женой приехали в Надиад, поговорили с моими товарищами, после чего крайне осторожно перевезли меня в принадлежащее им бунгало Мирзапур в Ахмадабаде. Невозможно себе представить, чтобы кого-то окружили такой заботой, как меня во время той болезни. Но лихорадка продолжала одолевать меня, изматывая все больше день ото дня. Я чувствовал, что болезнь затянется и исход, не исключено, будет фатальным. По-прежнему окруженный любовью и вниманием под крышей дома шета Амбалала, я все равно не находил себе места от тревоги и умолял вернуть меня в ашрам. Ему пришлось смириться с моим упрямством.

И пока я ворочался в постели, пытаясь унять боль, в ашрам приехал Валлабхаи с новостями о полном поражении Германии в войне. Он сообщил мне, что получил уведомление от комиссара округа: в вербовочной кампании теперь не было никакой необходимости. Я почувствовал облегчение, поскольку можно было больше не беспокоиться о вербовке.

Потом я попытался прибегнуть к гидропатии, которая принесла относительное облегчение, но вернуть телу утраченные силы оказалось слишком трудно. Множество врачей буквально засыпали меня своими советами, но я не мог заставить себя прислушаться хотя бы к одному из них. Двое или трое, ссылаясь на «Аюрведу» и цитатами подкрепляя свои аргументы, предлагали употреблять в пищу мясной бульон, чтобы не нарушать обета и не пить молоко. Один из докторов настойчиво советовал яйца. Но для всех этих людей у меня находился только один ответ — нет.

Для меня вопрос диеты был не из тех, которые решаются с помощью шастр. Он был крепко вплетен в мою жизнь, а в этой жизни я руководствовался принципами, уже давно не зависевшими от внешних авторитетных источников. У меня не возникало желания выжить, отказавшись от этих принципов. Как мог я пожертвовать ими сам, если настойчиво заставлял соблюдать их жену, детей и друзей?

Первая в моей жизни мучительная и затяжная болезнь дала мне, таким образом, уникальную возможность проверить действенность моих принципов и подвергнуть их испытанию. Однажды ночью я перестал сопротивляться и предался отчаянию. Возникло ощущение, что я нахожусь на грани смерти. Я отправил записку Анасуябай. Она примчалась в ашрам. Валлабхаи снова навестил меня с доктором Канугой, который посчитал мне пульс и сказал: