Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 1

Солёную людскую и коровью,

И станут пепла чище, пыли суше

Кентавры или человекотуши.

Я ротозей но вот не сплю ночами —

В глаза бы Вам взглянуть из-за картины!..

Неймётся мне, шуту и лоботрясу,—

Сдаётся мне хлестали Вас бичами?…!

Вы крест несли и ободрали спины?!

И рёбра в рёбра Вам — и негу спасу.

Мне снятся крысы, хоботы и черти. Я

Гоню их прочь, стеная и браня.

Но вместо них я вижу виночерпия,

Он шепчет: «Выход есть, к исходу дня —

Вина! И прекратится толкотня,

Виденья схлынут, сердце и предсердие

Отпустит и расплавится броня!»

Я — снова — Я, и Вы теперь мне верьте, я

Немногого прошу взамен бессмертия,—

Широкий тракт, холст, друга да коня

Прошу покорно, голову склоня.

Побойтесь Бога, если не меня,—

Не плачьте вслед, во имя Милосердия!

Что Фауста ли, Дориана Грея ли,

Но чтобы душу — дьяволу — ни-ни!

Зачем цыганки мне гадать затеяли?

День смерти уточнили мне они…

Ты эту дату, Боже, сохрани,—

Не отмечай в своём календаре, или

В последний миг возьми да измени,

Чтоб я не ждал, чтоб вороны не реяли

И чтобы агнцы жалобно не блеяли.

Чтоб люди не хихикали в тени.

От них от всех, о Боже, охрани

Скорее, ибо душу мне они

Сомненьями и страхами засеяли.

Как зайдёшь в бистро-столовку,

По пивку ударишь,—

Вспоминай всегда про Вовку:

— Где, мол, друг-товарищ.

А в лицо — трехслойным матом.

Можешь хоть до драки.

Про себя же помни — братом

Вовчик был Шемяке.

Баба, как наседка, квохчет

(Не было печали!)

Вспоминай!!! Быть может, Вовчик

«Поминай, как звали».

M.Chemiakine — всегда, везде Шемякин,

А посему французский не учи!..

Как хороши, как свежи были маки,

Из коих смерть схимичили врачи.

Мишка! Милый! Брат мой Мишка!

Разрази нас гром!

Поживём ещё, братишка,

По-жи-вьём!

ро gi viom.

Открытые двери больниц, жандармерий,

Предельно натянута нить.

Французские бесы, большие балбесы,

Но тоже умеют кружить.

Я где-то точно наследил, последствия предвижу,

Меня сегодня бес водил по городу Парижу.

Канючил: «Выпей-ка бокал, послушай-ка гитары»,

Таскал по русским кабакам, где венгры да болгары.

Я рвался на природу, в лес, хотел в траву и в воду,

Но это был французский бес — он не любил природу.

Мы как сбежали из тюрьмы — веди, куда угодно.

Пьянели и трезвели мы всегда поочерёдно.

И бес водил, и пели мы, и плакали свободно.

А друг мой, гений всех времён, безумец и повеса,

Когда бывал в сознаньи он, седлал хромого беса.

Трезвея, он вставал под душ, изничтожая вялость.

И бесу наших русских душ сгубить не удавалось.

А то, что друг мой сотворил — от Бога, не от беса,

Он крупного помола был, крутого был замеса.

Его снутри не ровернёшь — ни острым, ни тяжёлым,

Хотя он огорожен сплошь враждебным частоколом.

Пить наши пьяные умы считали делом кровным.

Чего наговорили мы и правым, и виновным!

Нить порвалась и понеслась — спасайте наши шкуры.

Больницы плакали по нас, а также префектуры.

Мы лезли бесу в кабалу, с гранатами под танки.

Блестели слёзы на полу, а в них тускнели франки.

Цыгане пели нам про шаль и скрипками качали.

Вливали в нас тоску-печаль — по горло в нас печали.

Уж влага из грудей лилась, всё чушь глупее чуши,

Но скрипки снова эту мразь заталкивали в души.

Армян в браслетах и серьгах икрой кормили где-то,

А друг мой в чёрных сапогах стрелял из пистолета.

Напряглись жилы, и в крови образовались сгустки,

И бес, сидевший визави, хихикал по-французски.

Всё в этой жизни суета, плевать на префектуры.

Мой друг подписывал счета и раздавал купюры.

Распахнуты двери больниц, жандармерий,

Предельно натянута нить.

Французские бесы — такие балбесы,

Но тоже умеют кружить.

Переворот в мозгах из края в край,

В пространстве много трещин и смещений.

В аду решили черти строить рай,

Как общество грядущих поколений.

Известный чёрт с фамилией Черток,

Агент из рая ночью, внеурочно

Отстукал Богу в Центр чёрт знает что,

Что именно, Черток не знает точно.

Ещё ввернул тревожную строку