Леонид Млечин: Вожди СССР

Один из предреволюционных соратников Ленина оставил любопытные записи разговоров с ним. Будущий глава советского правительства рассуждал так:

— Партия — не пансион для благородных девиц. Нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой мещанской морали. Иной мерзавец может быть для нас именно тем и полезен, что он мерзавец…

В предреволюционные годы партия остро нуждалась в деньгах. Добывали их, не стесняясь в средствах. В частности, большевики убедили крупного предпринимателя Савву Тимофеевича Морозова и владельца мебельной фабрики на Пресне Николая Шмита передать большевикам огромные по тем временам деньги.

Николай Павлович Шмит в ночь на 13 февраля 1907 года скончался в Бутырской тюрьме, куда его посадили за поддержку революционеров. Младший брат покойного Алексей Павлович отказался от своей доли наследства. Всеми деньгами распоряжались сестры Шмита Екатерина и Елизавета.

Большевики вступили в борьбу за его наследство. Борьба за эти деньги была долгой и аморальной, с использованием фиктивных браков. Ленин позаботился о том, чтобы двое большевиков посватались к сестрам. Один, Виктор Константинович Таратута, сделал так, что его жена Елизавета отдала большевикам все свои деньги.

Ленин говорил:

— Виктор хороший человек, потому что он ни перед чем не остановится. Скажи, ты смог бы бегать за богатой девушкой из буржуазного сословия ради ее денег? Нет? Я бы тоже не стал, не смог бы перебороть себя, а Виктор смог… Вот почему он незаменимый человек.

Вторая сестра, Екатерина Шмит, не хотела отдавать все, потому что у нее были обязательства перед рабочими сгоревшей мебельной фабрики. И муж ее не торопил… Большевики все-таки выбили из нее треть наследства.

Но официально полученных денег было недостаточно. Леонид Борисович Красин пытался наладить производство фальшивых банкнот, даже раздобыл бумагу, но дальше дело не пошло. И Ленин благословил создание боевых дружин и «боевые выступления для захвата денежных средств». Слово «грабеж» не использовалось, называлось это «экспроприацией». Ленин и произнес эту знаменитую формулу «грабь награбленное!». О чем, став главой правительства, сожалел. Не о том, что по его поручению совершались ограбления, а о том, что он высказался так откровенно.

Когда при Ленине поднимался вопрос о том, что такой-то большевик ведет себя недопустимым образом, он иронически замечал:

— У нас хозяйство большое, а в большом хозяйстве всякая дрянь пригодится…

Настоящим преступлением Владимир Ильич считал только выступления против советской власти. Снисходителен был Ленин не только к таким «слабостям», как пьянство, разврат, но и к уголовщине. В «идейных» экспроприаторах и в обыкновенных уголовных преступниках он видел революционный элемент.

Владимир Ильич всю свою сознательную жизнь шел к революции и точно знал, что ему делать, когда возьмет власть. В отличие от главы Временного правительства Александра Федоровича Керенского, на которого премьерские обязанности свалились совершенно неожиданно. Он наотрез отказывался подписывать смертные приговоры: как можно распоряжаться чужими жизнями?! А Ленин не сомневался: без крови власть не сохранить.

Русская революционерка вспоминала, как задолго до революции небольшая группа эмигрантов оказалась в невероятно красивых местах. Все как завороженные любовались природой. И только Ленин был поглощен мучившими его мыслями:

— А здорово нам гадят меньшевики!..

Слушатель эмигрантской партийной школы во французском городке Лонжюмо вспоминал, как молодой еще вождь большевиков предсказывал: в будущей революции меньшевики будут только мешать. После занятий укоризненно заметил Ленину:

— Уж очень вы, Владимир Ильич, свирепо относитесь к меньшевикам.

Все-таки и большевики, и меньшевики входили в одну социал-демократическую партию. Революционеры легко переходили из одного крыла в другое. Разногласия, казалось, касаются лишь тактики и методов.

Ленин, усевшись на велосипед, посоветовал:

— Если схватили меньшевика за горло, так душите.

— А дальше что?

— Прислушайтесь: если дышит, душите, пока не перестанет дышать.

И укатил на велосипеде.

Через десять дней после октябрьского переворота в «Известиях ЦИК» появилась статья «Террор и гражданская война». В ней говорилось: «Странны, если не сказать более, требования о прекращении террора, о восстановлении гражданских свобод». Это была принципиальная позиция советской власти: переустройство жизни требует террора и бесправия. Так и получилось.