Геннадий Бочаров - Жизнь и миг

Самолет круто, со скрежетом полез в небо.

Я написал записку пилотам: «На борту вашего самолета находится срочный газетный материал для «Комсомолки» о спасении хлеба во время пожара. Просьба связаться с Саратовским аэропортом и забронировать место на ближайший после нашего приземления московский рейс…»

Через две минуты темно-зеленая дверца распахнулась. Первый пилот, не вставая с сиденья, по-птичьи нагнул голову к правой руке, посмотрел вниз, в салон, и кивком пригласил меня к себе.

Он прокричал на ухо:

— Мы связывались с портом. На Москву есть только один рейс. К нему не успеваем. Следующий завтра!

— Что будем делать? — закричал я громко и озабоченно. Теперь уже оба пилота, молодые парни, были причастны к проблеме доставки материала в редакцию.

— Надо идти напрямую, через лиманы, — сказал первый.

— Так пошли, — закричал я, — пошли через лиманы!

— Мы не можем без разрешения!

— Давайте попросим разрешения. Объясним, в чем дело.

— Я объяснял, — сказал первый. — Попробую снова.

— А что там произошло? — спросил второй.

— Горел хлеб, не дали сгореть, погасили. Шофер на машине пламя бил, — сказал я.

— А парень не пострадал?

— Нет. Немного обжег руки. На машине сгорела краска. Еще секунда, и машина могла бы взорваться, — сказал я. — Он вогнал ее в озеро.

— Разрешили! — закричал первый, стягивая наушники. — Идем напрямую.

— Можем не успеть и напрямую, — сказал второй, — плохой ветер.

Шли сквозь плотный, как вода, воздух.

— Нас не пускает ветер, — сказал первый.

Внизу блестели волжские лиманы.

— Пережигаем норму горючего, — сказал второй, совсем мальчишка. И добавил: — Ничего себе, в озеро!

— Вон аэродром, — повернулся ко мне первый и приподнялся на сиденье. Под красными от вечернего солнца тучами в сизом мареве виднелись светлые квадраты и линии посадочных полос.

— Вижу. Осталось четыре минуты.

Первый связался с землей:

— Подходим. Видим московский рейсовый.

— Посадку разрешаю, — ответили с земли, — поторопитесь.

— Машина зависает на ветру, — сказал второй.

— Подруливайте прямо к московскому, — сказали с земли.

— Мы висим на лобовом ветре! — прокричал первый.

«Осталась минута, — сказал я про себя. — Обидно».

Внизу, у московского, уже не было ни души, но трап еще не убирали. Тогда первый пилот со злостью бросил самолет в крен, лег на правое крыло, затем на левое, снова на правое; мы выскальзывали из-под горизонтальных ударов закатного степного ветра, и наконец земля мелькнула за фонарем, как чье-то сердитое лицо, и мы помчались по жестким плитам аэродрома к большому белому «АНу».

Я крикнул лишь: «До свиданья, спасибо, может…» — и меня подхватили чьи-то руки, дверца захлопнулась, и мощные газотурбинные моторы тяжелого самолета потянули машину к новому горизонту со скоростью внезапно налетевшего урагана…

Репортаж «Схватка» был напечатан в следующем номере газеты. В нем не было ни одного слова о диспетчерах аэропортов, о милиционере с пристани, старом паромщике, молодых пилотах и шоферах. Но их присутствие ощущалось за каждой строкой. Они помогли газете как можно скорее рассказать о мужественном поступке, потому что знали цену мужественным поступкам и были наверняка готовы к тяжелым испытаниям в любой трудный миг их собственной жизни. Иначе не ясно, зачем бы им все это было нужно…

Теперь эти двадцать драматических минут позади. Пилот Владимир Мазанников вышел из кабины, сделал несколько шагов по раскаленному асфальту и попросил у кого-то закурить…

Это были те двадцать, или тридцать, или одна минута, в которые человек в полной мере узнает всю свою силу, и она после этого остается с ним уже до конца.

Все происходило на глазах пассажиров: они видели, как самолет теряет высоту, какие усилия прилагает пилот, чтобы выровнять машину, и видели далеко на земле изломанные отроги гор, к которым шел самолет, и тогда мужчины заслонили плексигласовый фонарь «Л-200» от единственной среди них женщины и сказали ей, что все будет в порядке, ничего страшного не произойдет.

Служба Алма-атинского порта приняла сигнал об аварии рейсового самолета на трассе Панфилов — Алма-Ата. Пилот Владимир Мазанников успел передать лишь несколько слов: «Вышел из строя правый мотор». Машина теряла высоту. На пути радиоволн встали горы — связь прервалась.