Гунта Страутмане - XX век - прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Обе семьи – и отца, и матери – были очень большими. Хотя многие дети умерли в младенчестве, выживших оказалось тоже немало. Моего отца приняла в дом тетя, у которой своих детей не было, и он вырос в Астрахани. Вместе с другими мальчишками продираясь в поисках приключений к дельте Волги, он не догадывался, что этот опыт пригодится ему много позже, в его взрослые годы. В свою очередь моя мать Мария Капшицер всю жизнь таила обиду на своего отца, не пустившего ее учиться в Петербург. Мать блестяще закончила Симбирскую женскую гимназию и очень хотела изучать медицину. В университеты женщин тогда еще не принимали, поэтому мама надеялась поступить на высшие женские курсы, дававшие если и не высшее, то хотя бы какое-то медицинское образование – специальность, которая позволила бы ей быть независимой от мужа. Однако дед считал, что юная девушка, живя одна в Петербурге, непременно собьется с пути.

Когда собралась поехать учиться в Петербург следующая дочь Лидия, бывшая пятью годами младше моей матери, дед стал сговорчивее и ей уже не препятствовал. Лида уехала в Петербург учиться на зубного врача. Когда она устраивалась на новом месте, выяснилось, что евреям для проживания в российской столице необходимо иметь документ о какой-либо профессиональной принадлежности. Ей предлагали купить желтый билет – удостоверение проститутки [4] Ограничения черты оседлости не относились к купцам первой гильдии, людям с высшим образованием, а также зарегистрированным проституткам. , то был самый простой способ остаться в Петербурге, но Лидия наотрез отказалась, и ее выслали обратно в Оршу – город, записанный в паспорте как место ее рождения, но в котором она никогда не жила. В конце концов Лиде все же повезло. По пути в Оршу она познакомилась с пожилым евреем, доставшим ей нужную бумагу, – по этой справке Лидия была швеей. Девушка вернулась в Петербург, поступила на курсы и овладела избранной профессией.

И остальные мои тетки, младшие сестры матери, чему-нибудь да учились. Одну из них мне удалось встретить, но многого я от нее не узнал – она к моменту свадьбы моих родителей была еще совсем маленькой.

Я только знаю, что когда все переженились и в семьях по отцовской и материнской линии появились внуки, в дни рождения дедушек и бабушек все собирались у них дома, и двоюродные братья и сестры знакомились друг с другом. То был целый клан, особенно как раз по материнской линии (семью со стороны отца я знал меньше). Один мой дядя, брат матери Борис Капшицер разыскал меня в 1947 году, когда приезжал в Ригу из Ленинграда со своей дочкой и внучкой. Внучка еще жива, мы встречаемся, когда она приезжает в Ригу из Петербурга. По характеру она очень похожа на мою маму, и уже за это я ее очень люблю.

Двое или трое братьев моей матери еще в ранние годы были отправлены учиться и работать в Америку. В то время это было довольно обычным делом. Сыну, которому только что исполнилось пятнадцать, давали пару золотых рублей и рекомендательное письмо, покупали билет четвертого класса на пароход и – в путь, пускай зарабатывает на жизнь сам! В Америке мои дядья трудились на стройках, перепробовали много других дел; предприимчивости им было не занимать, и через семь-восемь лет, сколотив некоторый капитал, они вернулись в Россию – в канун Первой мировой войны и революции.

В 1947 году, впервые оказавшись в Ленинграде, я решил зайти к одному из них, дяде Мише. Моя мать единственная умерла рано, остальные в семье жили подолгу. Когда я появился у него, дяди Миши в квартире не было – он пошел в погреб за углем. Через несколько минут он поднялся домой – на четвертый этаж – с мешком угля на спине, изучающе осмотрел меня и спросил: «Ты Манин сын?» – «Да». Тогда он открыл ящик комода, достал бутылку водки, водрузил ее на стол и полчаса спустя уже пел во все горло песню американских строителей.

Дядя Боря в Самаре окончил реальное училище; он рассказывал, что в царское время там давали и хорошие теоретические знания. В конце жизни он покупал старые машины и дома изготавливал из них запчасти для велосипедов – в магазинах их вечно не хватало. Так он подрабатывал совсем недурно.

Мой отец в последние годы жизни, причем он умер не в такие уж преклонные годы, совершенно сломался. Его двоюродный брат считал, что его подкосил отъезд из России в 1918 году, – если бы по милости большевистской революции вся жизнь моего отца не была загублена, с ним бы ничего подобного не случилось. Теперь мне кажется, причиной того, что отец так внезапно сдал, была болезнь Альцгеймера, которую в то время еще не умели диагностировать.