Елена Докич: Несломленная

Некоторые решения судьи выглядят сомнительными, и я со многими спорю. Трибуны это не одобряют, но я уверена в своей правоте. Из-за пререканий нам дважды меняют судей на вышке – ими выступают другие игроки. В конце концов место на вышке занимает главный судья турнира.

Уже стемнело, а я продолжаю отважно принимать подачу моей гигантской соперницы, недостаток силы компенсируя рвением. Но через три с половиной часа побеждает все же Бри. Она реагирует очень милостиво и великодушно – особенно учитывая поведение моего отца, которое ей пришлось вытерпеть. Мне очень за него стыдно, а она, я вижу, добрая девушка. У сетки мы с ней обнимаемся.

Я нервно иду навстречу отцу, готовясь к потоку криков и ругательств. Но, к моему облегчению, его взгляд мягкий, слова тоже. Он дышит на меня пивом: «Мне нечего сказать. Ты боролась изо всех сил. Играла невероятно хорошо. Мне не в чем тебя упрекнуть».

Это были самые добрые слова, которые я слышала от него за всю карьеру. Один из считаных разов, когда он похвалил мой теннис.

Вскоре папа решает, что моих групповых и индивидуальных занятий с Джоном, а также соревнований выходного дня против взрослых женщин недостаточно. К тому времени мы уже нашли в Фэрфилде теннисный клуб и проводим там большинство вечеров. На закате он один за другим накидывает мне сотни мячей. У нас много разных упражнений. За вечер я должна сыграть как минимум три сотни мячей. Я тренирую подачу, а потом иду на полуторачасовую пробежку в местный парк. Пока я бегу, я слышу, как другие дети смеются и веселятся: они играют в теннис и футбол, развлекаются, дурачатся. Кажется, никто в западном Сиднее не вкалывает на таком физическом и эмоциональном пределе, как я. Никто не работает по столько часов.

Я часами торчу на корте, какая бы ни была погода: удушающая жара, холод, дождь. Под безжалостным австралийским солнцем моя кожа приобретает насыщенный карамельный оттенок. Я работаю, не зная отдыха. Но я никогда этому не сопротивляюсь. Теннис для меня – спасение от невыносимой школьной жизни. Отдушина. Я люблю эту игру и эти суровые тренировки.

Теперь я постоянно выигрываю турниры. Мало кто из соперниц хочет со мной играть, потому что они уже знают, что меня невозможно сломать и я никогда не сдаюсь. Никогда.

Я быстро поднимаюсь в рейтинге, и вот я уже № 1 в Австралии в категориях до 12 и до 14 лет. Слух обо мне проходит среди теннисных родителей. Я слышу, как некоторые ставят под сомнение мой возраст: что якобы я приехала без документов и мне не может быть 11 лет – очевидно, что мы об этом соврали. Я понимаю, что нам с отцом не рады в этой консервативной среде. Я для них слишком тихая и замкнутая, мой отец – слишком громкий.

Дома нам с мамой очевидно, что отец несчастлив и живет в постоянном стрессе. С самого первого дня он сетует, как ему везде дают понять, что он здесь незваный гость. Конечно, своим вызывающим поведением и громкими тирадами он к себе людей не располагает. Но угадайте, кому из-за этого прилетает? И на городских, и на загородных кортах отец чувствует себя белой вороной, неспособной влиться ни в один коллектив, и, когда напряжение зашкаливает, он срывается на мне.

Вечерами, после невыносимого школьного дня и длинной тяжелой тренировки, я обожаю возвращаться домой к моему братику, которому уже три года. Но, как бы я ни любила Саво, моя радость от общения с ним омрачена моей тяжеленной ношей – необходимостью постоянно радовать отца.

Каково в Фэрфилде живется маме, я даже не знаю. Ее мнение не имеет никакого значения, и выражать эмоции ей не положено. Она делает все то же, что делала в Сомборе: смотрит за Саво, стирает, убирает, готовит. Мы с ней разговариваем меньше и больше не откровенничаем, как раньше. Каждая из нас старается по-своему пережить этот переезд.

Я снова еду в Канберру на турнир, но в этот раз играю плохо и проигрываю уже в первом круге чемпионата страны в категории до 14 лет. По возвращении в нашу дешевую гостиницу отец несколько раз бьет меня по лицу, оттаскивает за волосы и уши, а потом высылает на пробежку. Лицо у меня горит от его пощечин, я рыдаю. День чудовищно жаркий, но он все равно заставляет меня час наматывать круги вокруг какого-то канберрского сквера, а сам стоит и смотрит. Я уже на последнем издыхании, когда он наконец говорит, что достаточно. Я вся мокрая, без сил, у меня болит все тело. И тогда он объявляет:

– Я заявил тебя на турнир до 18.

У меня сердце уходит в пятки. Если я не выиграю, он меня просто прикончит. На следующий день на турнире все девочки гораздо выше меня и выглядят куда мощнее. А у меня еще и самая ужасная сетка – в первом круге мне выпала одна из лучших юниорок страны. Мне, 11-летней, предстоит сыграть со звездой австралийского юниорского тенниса. Выходя на свой первый матч, я испытываю страх. Не перед соперницами, а перед отцом. Как он меня изобьет, если я проиграю? То, как он бил меня накануне, оптимизма не внушает. Со страха перед отцом я обыгрываю шестую, четвертую, вторую и первую юниорок страны. Я продираюсь через свои матчи и каким-то образом выигрываю и финал. Я чемпионка страны среди игроков до 18 лет.