Железорудное тело залегает у самой поверхности и уходит в глубину на сотни метров, длина тела шестнадцать километров. Руды хватит нам на сотню лет! Руда будет добываться открытым способом в карьерах, вывозиться самосвалами…
Кекконен вначале слушал внимательно сидевшего рядом переводчика, а затем, окинув глазом публику, налил себе коньяку в небольшую стопочку. Я сидел не очень далеко и услышал, как он внятно, но тихо сказал по-русски: «Поехали». Так за время доклада Кайряка он «ехал» шесть раз. Вопросов задавали не очень много. Кекконен спросил:
— Где кончается месторождение? Доходит ли оно до территории Финляндии?
— Не могу вас обрадовать, господин Президент, — бойко, даже весело отвечал Кайряк, — месторождение заканчивается в тридцати километрах от государственной границы. К вам оно не идёт.
Далее был вкусный обед с обильным питьём и выезд на рыбалку. Кекконен мощными бросками от бедра лихо отправлял блесну спиннинга этак метров за сто, ну, может, чуть ближе, и поймал три лосося. Только он один добился такого внушительного успеха, всем другим не везло.
…Когда прощались, Кекконен пожал руку и мне, неожиданно пристально взглянув в глаза. Тогда же я заметил на указательном пальце его широченной пятерни небольшую нашлёпку пластыря. Что он делал вчера дома — строгал рубанком себе табуретку, ремонтировал автомобиль или колол дрова на даче?
Вечером мы вертолётом возвращались домой в Петрозаводск. Кайряк сидел рядом, и я сказал:
— А вы знаете, что всю эту территорию, которая сейчас под нами, осенью 1939 года Сталин предлагал финнам? Да и не только эту, а солидный клин вдоль всей нашей Карелии, прилегающий к финской границе. Предлагал взамен на клочок земли под Ленинградом у Сестрорецка. Командованию Красной Армии казалось, что в случае военного конфликта финская сторона может обстреливать из дальнобойных орудий город Ленина, колыбель революции.
— Не может быть! — вскричал Кайряк.
— Может. У нас всё может. Золотую кладовую предлагали. Согласились бы финские правители той поры, внуки бы памятник им поставили за это соглашение. Но они закусили удила — не пойдём на уступку большевикам. Красным дай палец, так они и руку откусят, писали их газеты, — не унимался я.
— Слушай сюда, земляк, слушай и запоминай, — перебил меня знаменитый геолог. — Финляндия стала бы богатейшим государством Европы. Тут ведь ещё рядышком есть месторождение железа. Черпать — не вычерпать. Вечный фокус истории: что было бы, если бы… — сыпал скороговоркой Афанасий Иванович.
…Четырнадцатого сентября 1978 года памятная дата в истории Карелии: Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин и Президент Финляндской Республики Урхо Калева Кекконен заложили в Костомукше первый камень в фундамент горно-обогатительного комбината. Было это так. Под навесом от дождя, а то и от раннего снежка стояла трибунка с микрофоном, слева от неё сидели Косыгин, Кекконен, строительные начальники — наши и финские. Перед навесом метрах в двадцати была натянута ленточка, за ней толпились местные жители, рядовые строители. У самой ленточки, в центре, отвели место нам, снимающим и пишущим.
Выступавшие на митинге называли Костомукшу стройкой века, стройкой советско-финской дружбы. Руководители акционерного общества «Финстрой» благодарили за то, что работу получили тысячи финских рабочих и уже возведены первые четыре многоквартирных дома, докладывали, что самое высокое качество даёт фирма «Кайра», уведомляли о соблюдении ими правил бережного отношения к природе.
Наши говорили, что здесь раскинется город-сад, что в руде больше тридцати процентов железа, а в окатышах, которые будет выпускать комбинат, его будет уже почти семьдесят процентов и что эта ценная продукция пойдёт на Череповецкий металлургический комбинат и на экспорт.
День выдался прохладным, пальцы мёрзли, и шариковая ручка давала перебои, однако я исписал тогда почти всю записную книжку.
Кекконен разглядывал нас, а мы его. Через полчаса после начала митинга он сделал кому-то знак пальцами, и тут же появились два пледа. Один плед Кекконен отдал Косыгину, но тот отмахнулся. Кекконен деловито укутал колени, кто-то позже сказал, что у Президента больные ноги. Вскоре и Косыгин укрыл ноги — уж слишком долгим оказался митинг, да это и понятно — выступления длинные, деловые да плюс ещё перевод. Наконец наступил главный момент. Косыгин быстро, как это делают замёрзшие люди, поработал мастерком, а Кекконен долго, деловито бросал тем же мастерком цементный раствор из красивой бадьи в заготовленный заранее небольшой короб.
Читать дальше