Максим Коробейников - Я тогда тебя забуду

Егор Житов сказал, чтобы я шел в столовую, — там колбасу взвесят.

— Только смотри, Ефимка, я надеюсь на тебя, — сказал он. — Никому не доверю, только тебе.

— Дак что? — спросил я, насторожившись.

— А то, что сам куска малого не ешь и другим не давай. Смотри, не позорь ни себя, ни отца твоего с матерью, ни коммуну нашу. Ты ведь не единоличник какой-нибудь.

Умел Егор Житов пронять человека словами до самой души!

Я все понял и бежал в столовую, мысленно воображая картины всевозможные: то на нас с Валей кто-то нападает и пытается отнять эту колбасу, а мы деремся как звери; то кто-то просит, а мы не даем.

В столовой ко мне подбежал Валя Теленок и шепотом, как тайну, сообщил:

— Ее уже вешают. Вот сладко, говорят, больно. Ты ее не ел никогда?

Я ничего не ответил: не мог же сказать ему, что я ее даже не видел.

Повар Емельян, дядя Егора Житова, придвинул ко мне корзину, в которой лежало что-то тяжелое, сверху закрытое полотенцем. Я схватился было за корзину, но поднять ее одной рукой не смог — сил не хватило.

— Иди помоги! — крикнул я Вале.

Он лениво взялся за другую ручку, мы подняли корзину и стояли с ней, готовые к выполнению ответственного задания, потому что Емельян Житов тоже не мог отпустить нас без напутствия.

— Ты, Ефимка, будь поосторожнее, — говорил он мне, не обращая никакого внимания на Валю, будто его за человека не считал. — Мотри, партизаны тоже будут вешать. Кабы от Егора Житова не попало. А главное, Ефимка, не давай нашему Теленку. Если будет че-нито, бей его чем ни попадя.

Валя зафыркал и захныкал, и мы пошли.

Дорогу к партизанам мы знали хорошо. Да и что семь верст — разве это дорога? Три деревни прошел: Урванцы, Свалёнки и Бычихи, — и вот уже середина пути, а там Щапы, Конкинцы, и будет видно Малый Перелаз, или Партизаны, как его сейчас называют.

Мы пошли весело, рядом; я держал тяжелую корзину за ручку справа, Валя — слева.

Первую версту прошли молча. Каждый думал об одном и том же — о колбасе. На окраине деревни Урванцы уселись на бугорке в березовой рощице, прямо около тропинки, по которой шли. Корзину поставили на землю.

— А ты когда-нибудь ее видел? — спросил меня Валя.

— Кого? — сказал я, хотя отлично понимал, о чем он спрашивает.

— Кого-кого, — обиделся Валя. — Ну, колбасу.

Не мог я ему сказать правду, опасаясь, что моя власть над ним может пошатнуться от этого.

— Конечно, видел. Даже ел. Ничего особого.

Но Валя откинул полотенце, и перед нами открылось нечто необыкновенное. Оказалось, что это кишка, туго набитая рубленым мясом. Мы взяли один круг и рассматривали его со всех сторон. Дух колбасы поразил нас. «Что же это такое? — подумал я. — Надо же, что люди придумали!» Пахло свининой и кониной одновременно и еще чем-то острым, чего я никогда не нюхал. У Вали потекли слюни, но он не решился ничего не только предпринять, но и сказать, хотя бы намекнуть. У меня от желания тоже свело скулы, я проглотил обильную слюну, но виду не подал. Положил круг колбасы в корзину, аккуратно закрыл полотенцем и спокойно, уверенно, как хозяин, сказал:

— Пошли.

Он нехотя встал, взялся за ручку. И опять мы шли и думали об одном и том же — о колбасе. Корзина была тяжелая. Ручки резали руки. Мы менялись местами, пока Валя не устал вконец. Прошли деревню Свалёнки и сели.

«Конечно, — подумал я, — если колбасы немного поесть, то и нести будет легче». Валя достал из кармана перочинный ножик — единственное свое богатство, подарок старшего брата Тимофея, командира Красной Армии, который приезжал прошлой зимой в Малый Перелаз, когда мы еще там жили. Ножик был предметом зависти всех парней.

— Может, отрежем? — спросил меня Валя. Я отказал категорически.

— Ну, хоть немножко, — канючил он, — ну, хоть попробовать. Экую тяжелину несем, а и попробовать нельзя. Что, он съест, что ли, тебя, Егор-то Житов? Хоть бы только попробовать.

Но я был неумолим, хотя, если откровенно говорить, в душе испытывал некоторую борьбу с самим собой. Не знаю, попробовал бы я колбасу или нет, если бы нес ее один. Видимо, мне тогда не удалось бы справиться с собой. А сейчас главное, что меня занимало, — не дать Вале Теленку. И это меня укрепляло в моей решимости не притрагиваться к колбасе.

Снова шли. В Бычихах нас остановил мужик.

— Что это несете? — спросил он.

— Колбасу.

— Кому? — спросил он. Расспрашивать нас о том, что такое колбаса, не стал, — видно, знал.

— В бригаду «Красный партизан», — ответил я.

— Куда-куда? — переспросил, усмехаясь, мужик.