Максим Коробейников - Я тогда тебя забуду

— Ну, давай поворачивайся, корова!

Мы, мальчики моего возраста, возим сено на волокушах. Волокуша — это две тонкие березы, срубленные под корень и прикрепленные комлями к хомуту лошади, которую впрягают в лесины, как в оглобли. А на сучья и ветки, которые тащатся по земле, наваливают копну сена, которую наскоро закрепляют веревками, чтобы она в движении не съехала. Конечно, на волокушу не положишь тридцать пудов, как на телегу, но зато оборачиваешься быстрее. Выигрываешь в скорости. Поэтому на волокуши сажают мальчиков. Вот уж где раздолье погонять лошадей, посостязаться, кто быстрее и ловчее!

Мужики нас торопят:

— Что вы там, спите, что ли, у стогов-то?

Бабы кричат:

— С возами-то не гоняйте, ироды! Ступайте помаленьку. Вишь лошади запыхались. На такой жаре и загореться лошадям-то недолго. Да и сено теряете. Потом собери его!

Мужики вершат стог. Интересно смотреть на них. Одни, нижние, на вилах поднимают копну сена и бросают ее на стог. Другие, верхние, пытаются вилами зацепить ее и положить так, чтобы стог был ровный и надежный. Нижние в это время опускают отекшие руки, выбрасывают из-под рубах и из волос труху, которая туда набилась.

— Глянь, взгромоздили какой! Будто домина, — восхищаются нижние.

А верхние то там то сям подпрыгивают на стоге, пытаясь утрамбовать его и сделать устойчивым.

Но вот уже одну выть отработали. Мужики и бабы собираются вместе, к ним присоединяется молодежь. Наступает подобед. Едят что бог послал: картошку, капусту, лук, черный хлеб с квасом и солью.

Отдыхать все расходятся по разным местам: мужики отдельно, бабы отдельно, и мы открываем борьбу на сене отдельно от всех.

Мужики сидят, курят. Кто-то тяжело вздыхает, кряхтит, кто-то жалуется:

— Ну, Егор Ефимович, загнал ты нас вконец.

— Тяжело больно, Егор Ефимович.

— Рази за тобой успеешь!

Но отец не любит шутить. Он неумолим:

— На себя работаем, мужики. Не на Степу Миколина.

— Какое там на себя? — отвечает один. — У нас сейчас все общее. Значит, на кого-то.

Другой поддерживает:

— На восударство только и работаем.

— А государство-то чье? — спрашивает отец.

— А бог его знает чье.

— Как это бог знает чье? — возмущается отец. — Да наше же, рабочих и крестьян.

Мужики молчат, соглашаются. Они побаиваются отца. Но один все-таки находится из тех, кто не хочет показать, что он покорился.

— А мы вчера, Егор Ефимович, — говорит он с упреком, — докосили до темной ноченьки и спасиба не дождались от тебя.

— А какое тебе спасибо? — взъедается на него отец. — Сказано, на себя работаешь.

— Ну все-таки спасибо сказать, дак ведь язык бы не отвалился.

— Ишь, антилигенция какая, — недовольно говорит отец. — Ему еще спасибо. Ты вот подумай: вчера мужики стог с заливом поставили.

«Я и то знаю, что такое поставить стог с заливом», — думаю я и мысленно поддерживаю отца. «Где толы-то у них были?» — возмущаюсь я про себя. Это значит стог поставили с течью внутрь. А отец припирает противника к стене:

— За это тоже спасибо, считаешь?

— Ну, это, конечно, ни к чему. Непорядок это, — соглашается мужик. — Степа Миколин за это работников бил, бывало.

— То-то и оно-то, — заключает отец и говорит, успокаиваясь: — А ты спасибо.

Наконец-то отец нашел общий язык с мужиком, и гордость распирает мне грудь. «Ну и отец у меня! — думаю я, — Ни у кого нет такого!»

Он поднимается и произносит:

— Ну, пора и совесть иметь.

Все встают и расходятся по своим местам, отдохнувшие и повеселевшие.

Так и тянется день до позднего вечера в труде, в поту и в жажде. А ночи, как назло, воробьиные. Не успел уснуть, а уже вставать пора.

И так изо дня в день. Косят траву, сгребают ее в валы, складывают в копны, везут возами и волокушами, навивают в стога. И луг очищается, и остаются на нем громадные стога — как дома. И так до тех пор, пока косу не заткнут под стрехой. Тогда сенокос закончен.

А пока единственное желание — выспаться. Поспать бы, сколько хочется, а проснуться — и никуда не ходить, ничего не делать, лежать бы и лежать. Отдохнуть бы, сколько природа требует. Ни одной ночи не высыпаюсь. Не дают: будят ни свет ни заря.

Вот почему на небо мы смотрим больше, чем на землю. Казалось бы, все признаки налицо. Воробьи кучатся, кричат в кустах. Вороны купаются и каркают в стаях, под тучи взбиваются. Гуси и утки ныряют. Все, казалось бы, предвещает, что скоро дождь, скоро долгожданный отдых. Ан нет.

Одно спасение — в тени. Но когда это удается скрыться в прохладном сумраке дома? Даже зелень стоит знойная. Сено, жаркое и колючее, отдает не столько привычным сладким ароматом, сколько духотой. Повсюду поют пчелы и звенят мухи. Утомительно долго и беспощадно сияет день.