Сел этот Ваня таким образом: в деревне дело было. Позвонили участковому и сообщили, что Ваня с сыном свинью украли. Украл и украл. Участковый говорит, мол, сейчас уже поздно, свинью не спасти, а завтра поутру подъеду, и мясо заберем, они же свинью наверняка закололи. Наутро подъезжают к Ване, а он с сыночком, сыночек тоже, видать, в папу пошел, лежат пьяные, спят, а на столе обглоданные свиные кости валяются. Они вдвоем свинью в семьдесят килограммов за ночь приговорили.
Ладно, освобождается Ванюша, а раньше ведь как выходили — в зековской одежде. Это сейчас в зону загоняют вольную одежду, а тогда вышел в форме и только на свободе можешь переодеться. Выходит он и на волю ехать собрался, к заочнице, в деревню. По переписке познакомились. А напротив зоны — столовка, одни бабы работают. Бабы русские, жалостливые, обычно таких зеков подкармливают. Видят Ваню и говорят: поешь, бедолага, на дорожку. «А что, — говорит Ванюша, можно?» «Ну конечно, ешь вволю». Так Ванюша на их глазах два подноса, заполненных котлетами с горкой, и уговорил. Бабы аж ревели от этой картины.
Приезжает Ваня к заочнице и начинает жить. На второй день у нее пропадает шмат сала килограммов на десять. Хозяйский запас в чуланчике висел. Она-то, дура, подумала, что Ваня его спер и пропил, и удивляется, что Ваня трезвый ходит. Хорошо, уходит она на работу, возвращается, слышит, свинья визжит. А еду для поросенка она оставила, попросив Ваню покормить животное. На следующий день такая же картина, и еще сало пропало. А свиньи орут, аж заходятся от визга. Так что ты думаешь: целую неделю Ваня всю еду у свиней съедал в одну харю. А это картошка вареная с хлебом, плюс сало. Ну, в итоге поперла эта женщина его из дома. Кого сейчас этот троглодит объедает, не знаю.
Пикассо рассказывал.
Освобождаюсь я и еду к своей второй заочнице. Не та, что толстомясая, а та, что маленькая, ну, та, что во Львове. Шкеры черные, лепень модный. Сажусь в поезд, а соседей у меня двое: чернявый и дядька с носом. Пошли покурить, а зима, холод, и поезд еще едет по такому месту: поля, а вдалеке лес, красиво. Смотрю, чернявый не в себе. Крышу у него подорвало, и забегал он по вагону. Думаю, может, так мои сигареты на него подействовали? А чернявый тем временем срывает стоп-кран, открывает дверь в вагоне и прыгает в снег. Что это с ним, спрашиваю носатого. А тот отвечает: да я откуда знаю, я его два часа как вижу. Белочка, видать. А я же знаю, что белочка приходит только на трезвяк. Значит, надо его поймать и дать ему выпить. Но куда там, ловить. Он уже в сторону леса по полю уходит. Постояли, подождали и пошли пить в купе. После второй опять возвращаемся в тамбур покурить.
— Витя, друг, — орет носатый, — ты человек, тебе я верю. Как другу — купи гранаты.
Тут носатый распахивает лепень, а на поясе у него две лимонки висят. Так, думаю, это я всего пару часов на свободе, но если буду продвигаться таким же темпом, я к заочнице не попаду.
Приехал один особик с суда, с собой — две сумки со жратвой, еле допер, а он цыган, сидящий за разбой.
— Я, — говорит, — ребята, поражаюсь несправедливости нашего суда. Вот жратва, разложите.
Ну, один подрывается и, натурально, все раскладывает на решке. Всю ее забили, чуть ли не доверху. А цыган, как есть уставший, заваливается спать.
Ночь. Изголодавшиеся парни, а было их человек десять, накинулись на еду. Утром просыпается цыган, говорит:
— Пончик, — это тот, кто раскладывал все по решке, — дай что-нибудь поесть.
Пончик встает, идет к решке, руками, тюк-тюк — а там нет ничего. Вообще пусто.
— Знаешь, цыган, а тут ничего нет.
— Как, — говорит цыган, — я же два баула притащил вечером? — А сам еще думает, что это шутка.
— Какие шутки? Все за ночь утоптали. До крошки.
Тут цыган смотрит на них и возмущенно орет:
— Это же такие люди! Им коня приведи — за ночь сожрут!
Жила у особиков кошка, Резерв погоняло. Пришли голодные времена, они ее и съели. Прямо на кипятильнике подогрели мясо и сожрали. Живут дальше. Один другому протягивает нож:
— Ну ты и гад! Ты моей заточкой кота живого резал, а теперь мне же ее протягиваешь, чтобы я ей хлеб порубал. Ну ты и гад!
Долго еще с верхней шконки он сверлил глазами окружающих, и оттуда раздавалось шипение.
— Кота живого сожрали. Животные. Живого кота разодрали и сожрали. У-у-у-у!
Русский композитор Александр Алябьев, в свое время прошедший через систему (с 1825 по 1835 год), говорил: «Плохо попасть в полицию, имея при себе деньги, но еще хуже попасть туда, не имея их совсем».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу