Станислав Симонов - Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям

Раньше много чего было, и трубы делали, и ботинки шили, и шахта работала, и запчасти к самосвалам делали. А сейчас все, пустыня. Все разъехались, а кто не разъехался, носится по городу со всякой ерундой: белье, кофемолки, мясорубки — лишь бы продать. Ломбарды этой чепухой все забиты. Но мне они уже не интересны, так как после знакомства с Саней, точнее, с его мамой, а точнее, после приезда ментов и скандала с маминым плащом, который Саня заложил в ломбард, и еще с теми пятью якобы золотыми цепочками, что Саня впарил маме, а они оказались не золотыми, но мама купилась и потащила в ломбард, а там ее плащ висит, как родной, уже на продажу. Короче, меня и еще одного бедолагу к ломбарду не подпускают. А если Санька видят в радиусе ста метров от ломбарда, то вообще ни у кого ничего не берут.

Ничего, вот Санька подлечат, если он не крякнет, я освобожусь — еще что-нибудь замутим. Парень-то он башковитый, подвижный и всегда полон идей.

— Нет, с подельниками я не работаю. Один мне сказал: сделал дело, вали «поддела». Правильно сказал, а я этого не люблю и не хочу, так что работаю один. Технических приспособлений тоже не люблю. «Мальцами» не работаю, не умею, а в основном работаю через балкон. Второй, максимум третий этаж. Первый — решетки и сигнализация. А четвертый уже опасно, можно упасть. Мне вторых этажей хватает. Зайдешь по-быстрому, возьмешь — и назад. Быстро, чисто и нехлопотно. Первый раз я на холодильнике спалился. Зашел, туда-сюда и давай набирать: взял мелочь, смотрю, тихо. Потом вещи покрупнее, потом телек, видак — короче, залез в холодильник, а он ломится от продуктов, ну, думаю, надо перекусить. Сел, тарелку набрал, а там коньяк хороший был, такая богатая этикетка. Выпил, закусил, еще выпил-закусил, чувствую, пора. Спустил я этот чертов холодильник, но пока спускал, спалился. Взяли меня на факте, а в кустах еще полквартиры заныкано. Сгубил меня этот холодильник, будь он неладен, еб его мать. А в этот раз по-другому было. Залез, дверь балкона отжал, вошел, шмонаю тихонько. Тут в дверь звонок. Смотрю в глазок, а там менты. Вот, думаю, черт, сигнализацию просмотрел. А она, оказывается, на балконной двери была. Я на балкон, а мусор мне снизу фонариком светит. Я постоял, типа не при делах, назад смотрю в глазок — ничего. Открываю дверь — меня и приняли. С тех пор я холодильники не люблю.

5 декабря. Опять адвокат поманил средой, но я уже не верю.

— Рай, рай! Мы попали в рай, как яблочко. Что еще надо? Спи сколько хочешь, кормят огурцами и салатами, прямо как в больнице, рай, прямо попали в рай.

6 декабря. У мордвина-мокша с лица не сходило выражение, что он чувствует по отношению к себе явный обман, но не может понять, в чем суть этого обмана и кто именно его обманывает.

7 декабря. Короткие дни и длинные, длинные ночи. Время шуршит, сыплется, тянется, ползет, стекает, дробится. Люди и их беды с их уже полученными сроками входят, и через две недели время их растворяет. Суждено ли мне с кем-нибудь встретиться? Неизвестно. Подавляющее большинство сыплется, как песок в щель между плитами моей жизни и исчезнет, канув в тягучее время.

Когда он улыбался, и без того выдвинутая челюсть выезжала вперед, как ящик из комода. Язык просовывался сквозь зубы, а оттопыренные уши наезжали на щеки. Сходство его с бесом было настолько разительным, что глаз невольно искал хвост.

Извилин в голове его было всего две, но такие сложные, что своим переплетением образовывали кельтский узор.

Семен Скляренко так же похож на Валентина Иванова, как ишак похож на арабского жеребца. Речь идет о романе «Владимир». Сразу видно великую хохлятскую литературу.

В голове его тяжело переворачивались по-мордвински неуклюжие мысли, такие же неуклюжие, как и он сам. Проживая под одной крышей с мордвином, отлично понимаешь, почему Петр Первый в свое время менял их на гвозди.

16 декабря. Заехал «вскрывальщик», тот самый, у которого левая рука вся в шрамах, встреченный мною на Матроске и готовый вскрыться по любому поводу. Теперь у него были другое имя и другая фамилия. Меня он не узнавал. Интересный парняга, подумал я.

Смерть нескольких младенцев в Тибете считается меньшим злом, чем жизнь нескольких неизлечимых инвалидов. Младенцев подвергают суровым испытаниям. Окунают голышом в ледяную воду. Жизнь детей тяжела, и выживает только сильнейший.

Читаю Коран, там всего 114 сур. Крайне темная, путаная и противоречивая книга. Если Библию явно списали с Торы, то Коран, совершенно очевидно, вырос из этих двух книг.