Станислав Симонов - Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям

— Вы куда? — спрашивает одна, лет пятидесяти, с волосами настолько редкими, что их легко можно принять за лысину.

— В музей.

— Иди, Павловна, они в музей хочут, — подает голос вторая тетка.

По поведению теток догадываюсь, что посетитель здесь — продукт редкий, так сказать, штучный товар.

— Ну, идемте, только билет надо купить.

— Сколько?

— Двадцать рублей.

Я протягиваю деньги.

— Вот билеты.

Лысая тетка достает много бумажных квадратиков, на которых стоит цена «Четыре рубля». Надпись на них гласит: «Брянский краеведческий музей». Однако мы вроде бы в Сураже. Приглядываюсь к бумажкам, различаю штамп: «Суражский краеведческий музей».

— Спасибо, но билеты мне не нужны.

Тетка обижается:

— Как же, возьмите, нам ваши деньги не нужны.

Беру, чтобы не обидеть лысую музейщицу.

— Может быть, вы книжки купите? — с плохо скрытой надеждой спрашивает тетка.

— Книжки, какие? Покажите.

— А вот. — Она лезет в стол и протягивает штук пять книжек. — Это вот нашего писателя, местного, суражского, и вот еще.

Перспективы приобрести творения местного суражского литератора меня не вдохновляют, но пару книжек я все же покупаю. Одна — «Брянский край в X веке», вторая — про Тютчева. Протягиваю ей деньги, сдачу мне возвращают моими же деньгами.

Музейный холл — небольшое помещение, из которого ведут две двери. Одна — на лестницу второго этажа, вторая, видимо, — в служебное помещение.

— Экспозиция на втором этаже?

— Да, в одном зале — знатные люди Суража, во втором — история края и военная экспозиция.

— Давайте начнем с истории края, так как военной тематикой я не очень интересуюсь.

Тетка вновь обижается.

— Нет уж, начнем со знатных людей, — безапелляционно заявляет она.

Знатных людей за всю историю города оказалось немного. Один — композитор, создавший гимн милиции, второй — генерал-артиллерист живший в девятнадцатом веке, третий — все тот же местный ныне живущий в Москве писатель, чьи книжки пыталась мне впарить служительница. В углу помещения, отведенного под его знатность, на витрине сиротливо примостилось шесть или семь книг, половина из которых были сборниками произведений нескольких авторов. На черно-белых фотографиях, украшавших стены, на фоне дверей того же музея стоял пожилой мужчина с бородой.

Насладившись знатными людьми, мы перешли в зал местной фауны. В комнатах, обитых черной тканью, на стенах и полу располагались чучела животных и птиц. За изготовление чучел захотелось убить местного таксидермиста. Жуткие, словно выскочившие из реактора Чернобыльской АЭС, белки смотрели на меня непропорциональными глазами. Птицы с перьями, явно облитыми кислотой, наводили тоску.

— Прекрасно, — рапортую я с фальшивой бодростью, — идемте дальше.

Тетка кивает головой, и мы покидаем зал мертвых изуродованных птиц и белок.

— А что было раньше в этом здании?

— Партийная организация, а потом детская клиника, — охотно отвечает служительница, открывая дверь в зал военной славы.

Надо признаться, что и слава оказалась не очень.

— А сколько Сураж был под немцами? — интересуюсь я с видом знатока.

И тут вдруг выяснилось, что город под немцами не был вообще. Я опешил, прикидывая, как такое могло произойти. В моей голове эта информация не укладывалась. Передо мной возникла выгородка землянки, еще одна выгородка изображала мирную послевоенную квартиру. При чем здесь была квартира, оставалось загадкой.

Следующий зал был значительно веселее.

— Вот это портрет Семченко. Он был управляющий усадьбы, он же был мужем Екатерины Второй.

Я слушаю, плохо понимая, что происходит. Как? У Екатерины Второй был второй муж? И этот муж — Семченко? То есть у нас на Руси был царь, которого звали Семченко?

Лысая тетка продолжает чесать, я молчу.

В другой комнате обнаружились прялки и ткацкие станки, а стены были украшены рушниками.

— Вот тут у нас станок, на нем ткали рушники. Станок древний, очень. А вот и рушники. Вот этот выткан в восемнадцатом веке.

Тетка тычет пальцем в кусок ткани, висящий на стене. На ткани написано «1914 год».

— Где, где? — интересуюсь я с видом эстета из Тулы.

— Вот. — Палец торжественно направлен в сторону рушника.

— Восемнадцатый век?

— Восемнадцатый, — уверенно заявляет тетка, спокойно игнорируя надпись на рушнике.

Еще в музее были выставлены бивень мамонта и несколько каменных осколков, названных местными исследователями орудиями древнего человека.