Станислав Симонов - Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям

Брянские переспрашивают так: «Кого?»

Например:

— У тебя спички есть?

— Кого?

— Что у тебя там лежит?

— Кого?

Офицер окинул строй хмурым взглядом и сообщил, нажимая на южнорусское «г»:

— Сегодня помойка. Помойка до восемнадцати ноль-ноль.

Помойка означала баню.

14 мая 2004 годав 14:00 именем Российской Федерации мне дали 14 лет. В Сураже меня поселили в комнате № 14. Вот и не верь после этого числам.

16 июля. В фонтане плавают листья. В туалете по неровному загаженному полу ползают какие-то странные опарыши с длинными хвостами. На окнах — многочисленные слепни. И мухи, мухи, мухи. В зоне сто мужчин и приблизительно двадцать-тридцать маромоек, то есть особ женского пола. Опять волнами накатывается тоска и беспросветность. Впереди еще минимум четыре с половиной года. За это время может поменяться буквально все. Чудны дела твои, господи! Уже хочется начать писать, и тема есть и сюжет, но как только берусь за ручку и начинаю выливать мысли на бумагу, именно в этот момент мысли напрочь исчезают. А то, что остается на бумаге, выглядит примитивно и убого. Словно ручка пожирает мои мысли или же, перерабатывая, превращает их в дрянь. Как будто дело все в ручке. Как в том анекдоте: подпольщик печатает слово «прокламация», а на бумаге все время получается «проституция».

21 июля. На кровати сидел мужчина и сосредоточенно грыз ноготь. На большом пальце… ноги. Поймав мой удивленный взгляд, как бы в оправдание, сообщил:

— Заусенец замучил.

Фонтан с центром из груды камней, по цвету и форме напоминающих застывшие фекалии. Вокруг лавочки, на лавочках зеки. С краю сидит седой крепкий дядька с правильной ухоженной прической. Можно сказать, что черты его не лишены красоты, хотя в обличье просматривается нечто дебильное. Он глубоким голосом вещает:

— Все они бляди! Абсолютные. Все блядуют, это уж так.

— Да как узнаешь это? Они же, суки, хитры, — подает голос сосед с лицом алкоголика, две недели как переставшего пить.

— Тут надо смотреть на ихний лобок, — вещает седовласый с видом знатока. — Если на лобке волосы стерты, значит, трахается, сука.

Я представил себе этот полустертый женский лобок, и меня чуть не стошнило в фонтан.

Осужденный Рытиков, он же Монах, известен тем, что объегорил баптистов. Развел их на большую партию вещей. Ущерб оценили в пятьсот тысяч рублей.

Оперативник Рябченко имел привычку, если собеседник начинал говорить, тут же останавливать его, секретно предупреждая: «Тихо, тихо, тихо». Откуда-то он получил информацию, что я написал сценарий к сериалу «Зона».

— Это же вы написали сценарий?

— Я?

— Тихо, тихо, тихо. У меня есть данные, что вы.

— С чего вы взяли?

— Как же, в третьей серии была фраза про Клинцы.

— Что-что? Разве Клинцы — секретный объект и его нельзя упоминать?

— Нет. — И тут же убежденно: — Да. И вообще, главный герой похож на вас.

— То есть вы признаете, что меня посадили по подложному, сфабрикованному делу.

— Ни в коем случае, я об этом вообще не говорил.

— Так в чем же сходство?

— Внешнее, чисто внешнее.

Мы обсуждаем достоинства картины, словно он не опер, а я не зек и все происходит не в зоне. Боже, какой абсурд, думаю я. Зачем мы говорим, зачем произносим все это вслух? Но он опер, а я зек, а в колонии, как и в тюрьме, действительно, деваться некуда. Такова особенность системы, она припирает живого человека к стене, буквально вжимает его туда и не дает возможности ни сбежать, ни скрыться, ни уйти. Вот так и корячится оказавшийся в системе, извиваясь и пытаясь уйти от ее ударов. Бьет же она не переставая, ежесекундно. Человек, оказавшийся в системе, должен все время помнить, где он и кто он. Люди, как еще живые жуки, проколотые булавкой, зафиксированные сроком, но абсолютно беспомощные. Их можно разделить на гомо сапиенс, гомо вульгарис, гомо клопстер, крыстер, филистер — словом, на всяких гомо. Самцы и самки человеков. И охранники человеков: одни сидят под охраной, другие тоже сидят, но охраняют. И все шевелятся, дергаются, брыкаются, руко- и ногосуйствуют в мертвых тисках системы. Господи! Зачем ты придумал этот мир? Зачем так издеваешься над людьми? Недостойны они, плохи, глупы, грешны — так убей их, размажь по планете, преврати в прах, зачем же над ними издеваться? Почему они корчатся в бесконечных муках, кому это нужно? Господи, почему ты так безразличен и глумлив?

Наблюдая систему изнутри, поневоле перестаешь верить в бога. Хотя, как ни странно, многие от безысходности именно в тюрьме начинают в него верить, хватаясь за веру как за спасительную соломинку.