Семён Борзунов - Маршал Конев

Когда настала пора ученичества, опять не повезло: сгорело в их деревне здание школы, и Коле пришлось ходить в соседнее село пешком за семь километров. Сколько страданий он пережил — не сосчитать. Однако всё проходит, забывается. Будучи учеником седьмого класса, мальчик неожиданно для самого себя влюбился в девочку из младшего класса Галю. Но та будто не замечала его, и он после окончания семилетки уехал в город, поступил разнорабочим на завод. Война застала его токарем высокого разряда, и парня не сразу отпустили на фронт. Работая, он продолжал всё так же любить девушку из далёкого теперь села, наезжая в отпуск, изредка встречался с нею в клубе на танцах. Она, однако, не проявляла к нему горячих чувств. Уйдя на фронт, Николай из-под Москвы послал Гале письмо. Ответной весточки не получил. А между тем от девушки письмо было, но оно просто не нашло его в той неразберихе боев. Там же, под Москвой, он получил первое ранение. Из госпиталя вновь написал любимой девушке, но ответа не дождался. После излечения Паршина направили на Северо-Западный фронт. Здесь снова пуля не миновала юношу, а после очередного выздоровления оказался под Сталинградом. И тут нежданно-негаданно получил от Гали письмо, полное любви и нежности. Она писала, что давно, ещё со школьных лет, любит Николая, но сказать ему об этом стеснялась. А потому избегала его, старалась не выдавать своего желания чаще быть вместе, скрывала своё отношение к нему за напускным равнодушием. Только теперь девушка поняла, что поступала плохо и даже глупо, тем самым обкрадывая его и себя, а потому, хоть и поздно, открыто и честно признавалась теперь в своих чувствах, молила Бога, чтобы он сохранил его…

Галя сообщала далее, что на второй год войны она поступила на завод сборщицей. Название завода было тщательно зачёркнуто цензурой, но Николай по дальнейшему описанию операций, которые делала Галя, догадался, что завод авиационный, эвакуирован с Украины и восстановлен на голом месте в степи.

Письмо было длинным, подробным, с воспоминаниями о том, с каким трудом возрождался завод, как они выпускали первые «летаки» (тут Галя употребила украинское название самолёта, а цензура не заметила; видно, пришло это слово к ней от тех рабочих и работниц, которые сумели эвакуироваться вместе с заводом). Коллектив их, сообщала Галя, в основном женский. Много девушек, проводивших ребят на фронт и теперь, как и она, ждущих от них весточек. Кто-то провожал открыто своих любимых, а кто-то, как и она, не успел произнести желанных слов о любви, и трудно сказать, кому из них было горше.

По ночам, когда бой стихал, Николай перед сном при свете коптилки перечитывал в который уже раз это очень дорогое письмо и всё собирался ответить. Но в те дни не было времени написать, хотя бы кратко. Бои шли непрерывно, и в одном из них поднявшегося вместе со своими товарищами по батарее в контратаку Николая тяжело ранило.

Когда в медсанбате пришёл в себя, то прежде всего спохватился, где же Галино письмо, и стал лихорадочно его искать. Но старую гимнастёрку, в кармане которой хранилось письмо, сдали уже на склад. Он спрашивал о ней у медсестры, у хирурга, пытался даже подняться с койки и пойти к начальнику госпиталя. Этот его «бунт» возымел действие. В канцелярии разыскали документы, изъятые при госпитализации, и письмо нашлось. Оно было залито кровью. Его кровью. Но содержание Николай знал уже наизусть. А вот адрес! Обратный Галин адрес уже невозможно разобрать. Юноша был вне себя от досады. Потерял покой и сон. Название города, к которому был приписан завод, помнил. Да оно более или менее проглядывалось. Но вот наименование улицы, номер дома и квартиры совершенно не видны.

Молоденькая медицинская сестра, сочувствуя новому подопечному, старалась успокоить его, заверяя, что всё ещё можно поправить, запросив, в конце концов, адресный стол Галиного города, и всё можно уточнить. Нужно только подождать, когда заживут раны и рука будет способна держать перо. Но Николай не хотел ждать.

— Нет, нет, — говорил он. — Нельзя откладывать. Всё время ругаю себя, что с фронта, из окопов, не написал ей сразу же. Всё ждал подходящего момента. Вот и дождался. Что она подумает, если я не отвечу на такое её письмо? Или если я и напишу, а письмо не дойдёт? Я не могу потерять её. Не могу, понимаете?

Наконец они договорились, что Николай будет диктовать текст письма, а медсестра — записывать.

Трудились долго. С перерывами. Николай часто просил зачеркнуть не понравившуюся ему фразу или переписать всё написанное заново. Он хотел ещё сообщить, что награждён орденом Славы, что стал лейтенантом, командиром огневого взвода. Но потом решил, что это будет нескромно, и велел зачеркнуть уже лёгшие на бумагу слова. Наконец всё, что нужно сказать, было сказано, правда, довольно сдержанно, из расчёта на то, что письмо может и не дойти до адресата или попасть в другие руки.