Яков Мелькумов - Туркестанцы

Все части, занятые в этой последней экспедиции, были награждены правительством Туркмении почетными Знаменами Туркменской ССР.

Пески Кара-Кум были полностью очищены от басмачей. На всей территории Средней Азии больше не оставалось ни одной басмаческой шайки.

В заключение мне хотелось бы кратко рассказать о том, как прославленные полки туркестанской кавалерии действовали на фронтах Великой Отечественной войны. Сам я по не зависящим от меня причинам в этих событиях не участвовал, но десятки бойцов, командиров и политработников продолжали героические дела туркестанцев и в тяжелых боях громили врагов нашей Родины.

Туркменская, 7-я и 8-я отдельные кавалерийские бригады, которыми мне довелось командовать в те далекие годы, были переформированы в 18, 20 и 21-ю кавалерийские дивизии и героически сражались на фронтах Великой Отечественной войны.

Боевой путь 20-й ордена Ленина Краснознаменной кавалерийской дивизии, переименованной в 17-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию, описан в книге пол-ковника в отставке Сергея Николаевича Севрюгова [37] См. С. Н. Севрюгов. Так это было… Записки кавалериста. Военное издательство. М., 1957. .

Недавно я побывал в Средней Азии. Легковая машина мчалась по великолепным дорогам, по тем местам, где некогда с трудом мог проехать всадник.

Я не узнал Дейнау. Когда-то эти места называли «долиной смерти». Теперь здесь раскинулись цветущие поля, окружавшие новые селения. Города Гарм, Сталинабад, Гисеар с их зелеными улицами и большими домами казались мне выхваченными из сказки — так не похожи они были на те, которые я когда-то видел. Лишь остатки крепостных стен напоминали о минувшем.

Особенно потрясли меня изменения в Хорезме. Некогда узкая полоска оазиса на краю пустыни превратилась в огромный цветущий сад. И пустыня за его границами перестала быть грозной. Она лежала по-прежнему знойная, но во все стороны ее пересекали дороги, и по ним спокойно проезжали машины, доставляя строителям канала продукты и материалы.

Вода, за которую было пролито столько человеческой крови, наполняла арыки, и ею поливали улицы городов.

Но особенно потрясли меня люди. Ведь я знал их, когда грамота только-только проникла в кишлаки и аулы, когда не каждая женщина осмеливалась переступить порог мужской половины дома, если там были гости, когда на полях в лучах знойного солнца поблескивал тяжелый кетмень дехканина…

Я остановился переночевать в знакомой туркменской семье. Дом стоял на краю аула. Не спалось, и я вышел на берег канала. Под чистым небом, усеянным звездами, журча и поблескивая бежала вода. Она текла в пески, в пустыню на 350 километров! И тот, кто не бывал в Кара-Кумах, не знает, что это значит!

Я просидел над водой всю ночь. До моего слуха доносились непривычные в этих местах звуки музыки, передаваемой по радио, смех и пение у колхозного Дома культуры. Постепенно все стихло, аул уснул. Но даже эта тишина была не похожа на ту, которую я знал несколько десятков лет назад. Ее нарушал то звук мотора преодолевающей бархан машины, то рокот самолета, то далекий шум поезда на новой железнодорожной линии Чарджоу — Ташауз — Кунград.

На рассвете за спиной у меня раздались голоса. Туркмен в европейском костюме устанавливал на треноге короткую трубу телескопа. Со всех сторон его окружали подростки — девочки и мальчики, они собирались наблюдать движение второго искусственного спутника Земли. Внук моего старого знакомого спрашивал учителя, скоро ли полетят на Луну. Это спрашивал мальчик-туркмен, дед которого, отправляясь в Кара-Кумы, прощался с семьей…

Мне семьдесят четыре года, и я счастлив, что прожил их не зря…

Курбаши — главарь басмаческой шайки.

По утверждению генерал-майора в отставке И. Ф. Куца, фамилия командира 3-й бригады была Марсаков.

Сарбаз — солдат.

Нас — разновидность жевательного табака.

Кетмень — разновидность мотыги.

Медресе — религиозная мусульманская школа.

Мираб — смотритель оросительной сети.

Курултай — съезд.

Назир — комиссар.

Здравствуйте.

Зеленый чай.

Арбакеш — возчик.

Подарок.

Дувал — глинобитный забор.