Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

В следующей части стихотворения сразу же бросается в глаза рифма аллей — светлей хорошо знакомая читателю по «Приморскому сонету» Ахматовой.

Место действия у двух стихотворений одно и то же — Комарово. Однако у Ахматовой это весенний пейзаж с цветущей черешней и распускающейся изумрудной зеленью леса, у Бродского — картина зимних «мертвых финских террас». В первом случае стихотворение передает ощущение поэтом собственной смертности и уязвимости на фоне возрождающейся природы. Конец жизни воспринимается как воспоминание о ее начале — от комаровской тропинки к заливу до аллеи царскосельского парка. Во втором — на фоне меркнущего света и зимней холодной пустоты возникает своего рода «свет в конце аллеи» — не только как отсвет великих поэтов прошлого, в ряду которых теперь оказывается Фрост, но и как свет, к которому начинает движение поэт настоящего, который рано или поздно займет место в этом ряду.

И умерший Фрост, и живущая Ахматова — части этого ряда. В Нобелевской лекции Бродский назовет обоих — и еще трех поэтов — источниками света, но, читая стихотворение «На смерть Фроста», мы видим, что метафора возникает задолго до того, как Бродский получит премию, которую в 1962-м не получили ни Фрост, ни Ахматова, хотя обоих, по слухам, прочили в лауреаты.

Но кто же этот загадочный блондин, стоящий в кустах? По версии датского слависта Йона Кюста [299] Выступление в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме в 2005 году, не опубликовано. это может быть соглядатай, агент КГБ, из тех, что наводнили Комарово во время встречи Ахматовой с Фростом на даче академика Алексеева. Бродский, общавшийся с приезжавшими в Ленинград иностранными профессорами и аспирантами, не понаслышке знал о том, что такое слежка, и вполне мог создать подобный антураж в стихотворении, но это не объясняет, почему в кустах, где стоит пресловутый блондин, становится еще светлей — там собирается весь свет звезд. Не много ли чести для заурядного соглядатая?

Можно предположить, что это автопортрет. Такое предположение не лишено некоторого основания. Хотя всем известно, что Бродский был рыжим, в стихотворении «Под вечер он видит, застывши в дверях…», написанном в 1962 году, он так описывает свою будущую реинкарнацию:

С учетом этого появление блондина в месте, где дым обгоняет дух, вполне может быть соотнесено с образом самого автора эпитафии. Несколько мешает этому обозначенная в тексте позиция автора, который все же смотрит на звезды в окно, а не из кустов. При дальнейшем разговоре о стихах Бродского у нас будет шанс увидеть, что поэт бывает одновременно изобретателен и скрупулезен в изображении и обыгрывании различных точек зрения и вряд ли мог допустить такого рода ошибку в описании.

Скорее, мы имеем дело с alter ego автора, его двойником, призраком. Тема двойничества чрезвычайно занимала Бродского в шестидесятые годы (да и позже) и отразилась в целом ряде его стихов (уже упомянутое «Под вечер он видит, застывши в дверях…», «Прощальная ода»), получив блестящую кульминацию в поэме «Горбунов и Горчаков». «Двойники Бродского, — замечает Валентина Полухина, — это и риторические фигуры, и прием использования двойной оптики: обычный взгляд и рефлектирующий в стихотворении пересекаются» [300] Полухина В. П. Больше самого себя: О Бродском. C. 85. .

Конечно, тема двойничества в русской литературе XIX–XX веков — одна из магистральных, но двойник, стоящий в кустах и связанный с ситуацией смерти поэта, первым делом вызывает строки из ахматовского «Позднего ответа», посвященного Марине Цветаевой:

И наконец, ахматовский подтекст из «Приморского сонета» может объяснить и появление «блондина» в стихотворении Бродского. Можно предположить, что это наблюдающий за рядом великих (и, увы, мертвых) поэтов Аполлон, статуя которого, запорошенная снегом, вырисовывается «в потемках» «у царскосельского пруда» на Рамповой аллее Екатерининского парка.