Лара Шевцова - Эпидемия. Истории выживших

— Плохие новости. Марина ночью впала в кому, а утром, в 6:45, мы зафиксировали смерть.

После полученного известия Виктория Сергеевна впервые за долгое время поняла, что абсолютно не знает, что ей сейчас делать. Решив все хорошо обдумать, она никому не сказала о случившемся и пошла гулять с собакой.

— Ты куда собралась, Вика? Даже кофе не выпила!

— Пройдусь по саду с Чарли, вы садитесь без меня. Мальчики поели уже?

— Няня накрывает всем. Мы все сырники будем, а пацаны кашу гречневую, им сырники как-то не идут, кашу хотят.

— А компот для них няня сварила?

— Конечно, из сухофруктов!

— Отлично! Я скоро вернусь!

Через час Виктория Сергеевна вернулась с прогулки, попросила няню принести ей в кабинет чашку кофе и сказала мужу, что хочет с ним поговорить.

— Сережа, помнишь, я хотела лет пять назад мальчика из детского дома усыновить и ты не против был тогда?

— Как такое забыть! Хороший был пацан, но видишь, пока мы с тобой думали, его уже усыновили! А ты что это вдруг разговор такой затеяла?

— Сережа, Марина сегодня утром умерла…

— Вика… ты хочешь… Нет, нет и еще раз нет! Горе для пацанов страшное, как мы скажем им, я пока не представляю, но нет!

— Сережа, им ехать некуда! Бабка — алкоголичка, отец умер. Их поместят в детский дом!

— Вика, послушай меня, моя дорогая! У тебя доброе сердце, я знаю, но этих детей мы усыновлять не будем! Ты же сама мне рассказывала о том, какие у них гены. Отец — уголовник, бабушка — алкоголичка. Мы оплатим похороны, естественно, сами отвезем детей обратно, поместим их в лучший интернат, снабдим всем необходимым, вещами там, гаджетами. Услышь меня, Виктория! Я не просто против, я категорически против! Это чужие нам люди!

— Хорошо, Сергей, ты прав, нет так нет! Спорить не буду! Я посижу немного здесь одна, а ты иди вниз. Не говори пока мальчишкам ничего, надо подумать, как все это правильно сказать!

Сергей ушел, в Виктория Сергеевна стала продумывать стратегию, как и с какого бока подойти к мужу с этим разговором снова. Она уже давно сама для себя решила, что если что-то с Мариной случится, то мальчиков надо будет усыновить, но до последнего гнала эти мысли подальше от себя, потому что прежде всего надеялась, что такой трагедии не произойдет.

Сколько прошло времени с тех пор, как Виктория Сергеевна осталась одна в своем кабинете, она не заметила, но, судя по холодному кофе в чашке, целая вечность.

— Вика, ты так долго тут сидишь одна, что я волноваться начал! Иди ко мне, не плачь, девочка моя, или, наоборот, плачь, если тебе легче от этого! Надо пойти и сказать мальчишкам… А как их зовут-то по-нормальному?

— Борис и Леонид.

— Ну вот и славно, а то я уже испугался, что стану отцом Болика и Лелика, кому сказать, так не поверят. А тут все хорошо — Борис и Леонид.

— Сереженька, родной мой, любимый! Какой же ты у меня хороший!

— Ну, не захваливай зря, Викуля, держи салфетку, или нет, давай я сам слезы тебе вытру! Я с юристом уже созвонился, он проинструктирует нас с тобой, как все бумаги по опекунству оформить. Пойдем вниз, я тебе кофейку сам сварю и с мальчиками поговорим! А заешь, что хорошо?

— Что, Сережа?

— Няня наша опять делом займется! Своими прямыми обязанностями!

— Ой, Сережка, пойдем к детям… Обязанности эти прямые теперь наши с тобой!

Итальянец Франческо Джентиле и француз Оливье Ришар впервые встретились в Барселоне, куда они приехали поступать в университет Помпеу Фабра на факультет экспериментальных и медицинских наук. Первые четыре года обучения ребята жили в студенческом кампусе и делили одну комнату на двоих. Получив степень бакалавра, Франческо и Оливье в этом же университете поступили в аспирантуру и остались в Барселоне еще на два года, но в этот период они уже разъехались по разным квартирам, но недалеко друг от друга.

Общение друзей происходило порой одновременно на четырех языках, первым из которых был английский, и это было логично, поскольку обучение иностранных студентов проводилось на английском языке, а вторым — испанский язык, что тоже было вполне естественно, если ты живешь в Испании. Еще до поступления в университет и Франческо, и Оливье неплохо говорили на испанском, а постоянная языковая практика лишь усовершенствовала этот язык у каждого из них. С итальянским языком у Оливье было все не так хорошо, как с английским и испанским, он гораздо лучше понимал язык, чем говорил на нем, и точно такая же ситуация была у Франческо с французским: понимал неплохо, но говорил с трудом, но когда друзья откровенничали о девушках, то тут на арену выходили все четыре языка, и этот эмоциональный накал языковых откровений был понятен только им двоим. Даже спустя много времени, когда бывшие студенты, а сейчас уважаемые доктора с ученой степенью и слегка с посеребренной сединой головами встречались друг с другом, то понять язык, на котором они общались, удавалось не каждому. А иногда даже слов не надо было, достаточно было услышать первую фразу песни с переливами испанской гитары, чтобы друзья переглянулись и расхохоталась, глядя друг на друга. После такого хохота обычно был жест «дай пять!».