Юлиус Вольфенгаут - Черные воды Васюгана [ЛП]

Так проходили наши дни, однообразно и безутешно. Все наши мысли крутились вокруг отца — никаких известий, никаких официальных уведомлений: казалось, нас окутала нереальная пустота. И тут я как-то повстречал своего студенческого друга из Брно Зигфрида Вендера [33]. В свое время он, всегда элегантно одетый, заслужил пальму первенства за манеру уверенно держаться. Сейчас он был небрит, бледен и безутешен; его отец, владелец суконного предприятия, тоже был «уведен». Более активный, чем я, он сумел добраться до одного из тех, кто прибыл «оттуда» и теперь, как облако саранчи, опускались на нашу сытую Буковину. Этот субъект, представившийся адвокатом, вызвался за 200 рублей уладить дела наших отцов. У нас с мамой было тогда чуть больше 200 рублей (при присоединении за 3000 румынских лей давали только 300 рублей), и на следующий день я оказался в условленном месте. Товарищ адвокат — на вид довольно потертый субъект — засунул наши 400 рублей себе в укромное место и, бормоча на ходу что-то о том, что он готов начать действовать, начал от нас удаляться — больше мы его никогда не видели: это был один из тех стервятников, которые грели руки на несчастье других.

В это время у меня произошла еще одна важная встреча: на улице я встретил младшую сестру Люси Марту [34]. Даже теперь, когда в мой рассказ будет вплетено лирическое интермеццо, темнота повествования не отступит — интермеццо тоже закончится трагически, — но перед моим внутренним взором еще раз пройдут радости и печали, «страсти-мордасти» [35](я не нашел слова лучше) юной души, тем более что сюжет моего рассказа и интермеццо тесно связаны друг с другом.

Когда я познакомился с Люси, ей было 19, а мне — 26. К этому времени у меня позади было уже несколько любовных интрижек. Самой длительной была связь с Элли, с которой мы были вместе три года. Познакомился я с ней на катке, она тогда еще училась в школе. Несмотря на то, что она была еврейкой, внешность у нее была нордической: светлые волосы, голубые глаза, пропорциональное сложение, нежные мочки ушей почти просвечивали, щечки «белы как снег, красны как кровь». Художник не мог бы желать лучшей модели для Мадонны. Конечно же, я с первого взгляда по уши влюбился. Зимой мы бродили по пустынным тропинкам заснеженного городского парка, и я целовал ее теплые губы, летом мы ездили в «Гусиное гнездо» на Прут — в купальнике она выглядела еще соблазнительней, и я целовал капли на ее мокрых губах. Мы томились под прямыми солнечными лучами, а когда жара становилась невыносимой, бежали в тень под нависающие бетонные плиты — руины ипподрома, в которых было что-то сказочное и где мы чувствовали себя королевскими детьми.

Прошло два года. Элли отправилась в Прагу изучать медицину. Я продолжал учиться в немецкой высшей технической школе в Брно. Мы встречались только на каникулах, и постепенно моя любовная страсть охладела, ведь вслед за безупречной внешностью Элли на первый план все больше и больше выходила ограниченность ее натуры. Увлечениями Элли были пустые романы в манере Куртс-Малера и кино. Она не пропускала ни один сентиментальный фильм, а потом скучно рассказывала мне его содержание, не пропуская ни одной подробности: как он сел на шляпу, куда она положила сумочку. Слушать ее было для меня мучением, и хоть я и старался следить за рассказом, однако все равно терял нить повествования. А слова все продолжали извергаться из ее рта, и я мог надеяться только на то, что неизбежный хеппи-энд заставит ее хотя бы на время замолчать. В конце концов, я стал опускаться до подлой хитрости: в то время как она с горящим взором, вся под впечатлением от переживания жизненных и любовных страданий героев вела рассказ, я отпускал свою фантазию в свободный полет. Я не слушал ее вообще, думал о том о сем, мечтал с открытыми глазами и обращал внимание лишь на имена. Время от времени я встревал: «Да! А Рольф, что он сказал?» — «Ах, Рольф, — отвечала она с готовностью. — Он ничего не сказал, он только сжимал кулаки...» Я снова через некоторое время, осторожно: «Но Памела, она?..» — «Ах, нет, я тебе уже говорила, она просто оставила его стоять», — лепетала очаровательная куколка.

Когда в наших отношениях стал намечаться разрыв, она предприняла все, чтобы меня удержать: у нее было разрешение на выезд в США — шел 1939 год, на политическом горизонте уже сгущались тучи, — и она предложила мне вместе с ней отправиться в Америку. И это заманчивое предложение я отклонил. Я плохо, очень плохо с ней обошелся. Да простит меня Бог, по-другому я не мог. Позднее до меня дошли слухи, что одна английская леди, которая в одном из пражских кафе была поражена красотой Элли, без лишней суеты забрала ее с собой в Англию. Надеюсь, что там она благополучно нашла свое счастье! Простила ли она меня? Свою вину я уже искупил.