Эдуард Камоцкий: «Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том II. СССР 1952–1988 гг.

Наш страстный рыболов и охотник Николай Иванович Лощинин пытался ловить рыбу в Юрюзани, но ничего не получалось, и он обратился к местному жителю с недоуменным вопросом:

– У вас что, рыбы в реке нет?

– Почему же нет, есть рыба.

– А как вы ее ловите?

И местный рассказал, что надо переметом с мальком ловить, а перемет ставить чуть ниже порога. Т.е. каждый водоем имеет свои особенности.

Между прочим, этот страстный охотник сделал и меня охотником, правда, не страстным. Во время утверждения очередного похода в городском совете туризма (а процедура затягивалась, т.к. была очередь) Лощинин вышел. Минут через 40 приходит и требует с меня 45 рублей. «Вот я тебе ружье купил». Тогда ружья и боеприпасы к ним продавались свободно, лишь для охоты требовался охотничий билет. Он по моему отношению к странствованиям понял, что против этой покупки я возражать не буду.

Очень редко я приносил какую-нибудь добычу с охоты – меня увлекал сам процесс охоты. Были приключения.

Поздней осенью мы с Лощининым оказались, на ночь глядя, далеко от машины. Чтобы утром не тратить время на дорогу, решили заночевать на месте утренней охоты. Я вспомнил, как заночевали у озера Ханко Арсеньев и Дерсу Узала. Объединив запас одежды из моего рюкзака с запасом одежды из рюкзака Лощинина, мы соорудили общую постель, чтобы греть друг друга. Под постель и сверху на постель настелили толстый слой травы, Сверху все это укрепили камышом. Спать было тепло. Утром проснулись под десятисантиметровым слоем снега.

На тетеревиной охоте я удобно расположился среди молодых берез и стал ждать, когда на березу сядет тетерев. Черный краснобровый тетерев прилетел, да не один. По веткам ходят, разговаривают. Стал взводить курки и проснулся. Пригревало солнышко, было тепло и уютно.

Я увлекался спортивной стрельбой из малокалиберной винтовки, из спортивного пистолета Макарова и стрельбой из боевой винтовки. Постоянные участники городских и областных соревнований меня знали и в разговорах отмечали особенность моего поведения на соревнованиях. Я перед выходом на рубеж ложился и почти дремал. На рубеж выходил как бы спросонья, вялым. Так я спасался от естественного волнения и дрожи в руках. На областных соревнованиях в стрельбе из боевой винтовки занял второе место и получил в качестве приза электробритву. Это была в то время новинка в нашем быту.

Этот приз пришелся мне очень кстати. До этого брился опасной бритвой, а это: правка бритвы, помазки, мыло, умывание – возня, одним словом. А теперь жик-жик, и готово. Бритву эту я ронял, склеивал, связывал веревочкой, менял износившиеся, или сломавшиеся при очередном падении ножи, и брился этой бритвой лет сорок, пока не оборвался проводок внутри электромагнита.

В совхозе я еще раз был в 1957-м году.

Из Куйбышева поехал в Иваново и навестил папу. В Москве навестил Шафрановичей. Я часто ездил в командировки и всегда навещал их. Эта фотография Геннадия Максимовича и Лидии Пантелеймоновны обозначена 57-м годом. Эльвира студентка старшего курса.

В Харькове остановился, т.к. прошло 5 лет после окончания института, раскачал тех, кто был там в это время, и мы блестяще отметили юбилей в ресторане «Динамо». В институте встретился с приятельницей по совместному членству в комитете комсомола института. Она работала на кафедре химии. Когда мы работали в комитете, мы часто с ней беседовали на политические темы. Девчонка была ортодоксальной коммунисткой, а я был в некотором роде диссидентом. Беседы были дружеские, и мне захотелось встретиться с ней после ХХ Съезда и спросить: «Ну, так как?» Нет, она оказалась непоколебимой, и стала мне, как студенту, объяснять, для чего осудили культ личности. Оказывается, для того, чтобы народ не паниковал по поводу отсутствия Сталина.

В совхозе прошли большие изменения: вышло постановление о восстановлении Чечено-Ингушской АССР, и в совхоз стали возвращаться чеченцы. Из республики началось плавное выдавливание русских поселенцев. Местные совхозские по этому поводу смеялись, что воронежские как приехали после войны нищими заселять Чечню, так и уезжают, а чеченцы возвращаются с машинами. Были разговоры, что молодежь прижилась в Средней Азии и не хотела переезжать, да старики настояли. Пережившие выселение чеченцы не питали любви к поселенцам, занявшим их дома, да и тех русских, которые с довоенных времен жили в Чечне, невольно отождествляли с теми, кто их лишил дома, лишил родных гор. В свою очередь и русские встречали чеченцев без радости, предвидя неизбежные конфликты. От Толика мне известен один из таких конфликтов, для подавления которого пришлось применить войска.