Ксения Загоровская - Музыка моей жизни. Воспоминания маэстро

Однажды, выступая на школьном вечере, я вдруг оказался во власти нового ощущения – почувствовал, что зал слушает меня затаив дыхание. Я королем себя почувствовал. И это было приятно. Иногда мне кажется, что это и был переломный момент в моей жизни.

…Через много лет, в 2012 году, выступая на благотворительном концерте в Латвийской музыкальной академии (раньше она называлась консерваторией), на сцене, на которой я сдавал государственный экзамен, я играл свое музыкальное посвящение Ольге Боровской, и в нем звучали ноты благодарности…

В 1949 году я окончил семилетку, и вместо двух школ у меня осталась только одна – музыкальная. Но свободного времени у меня стало еще меньше… Музыка занимала все большее место в моей жизни.

С 14 лет друзья отца начали брать меня играть на вечеринки. Бывало, они оставляли родителям записку «Взяли Раймонда. Вернем утром» и уводили меня с собой. Мы играли в ресторанах, на вечеринках, в кино – перед сеансом или аккомпанируя немым фильмам. Тогда фильмы еще были немыми, и, кажется, это не так уж давно и было! На следующий день после ночных концертов я клевал носом на уроках, но на усталость никогда не жаловался. Мне было интересно…

В это время я и полюбил джаз. Я думаю, он не занимает того места в мире музыки, которое должен по праву занимать. Это великая музыка.

Джаз появился в конце XIX – начале XX века в Америке, куда 200 лет назад эмигранты со всего мира приехали со своими песенными традициями. В то же время там продолжала развиваться народная музыка выходцев из Африки. В этом огромном плавильном котле и родилось новое яркое музыкальное направление – джаз. Оно привлекло внимание известных композиторов того времени. Ярким его представителем стал Джордж Гершвин, который на всю жизнь стал моим любимым композитором. Виртуозные музыканты Оскар Питерсон и Эрролл Гарнер – до сих пор мои кумиры. Лучшие произведения Фрэнка Синатры и Рэя Чарльза неподвластны времени.

По ночам я слушал «вражеские радиоголоса», пытаясь на слух записать нотами еле различимые в шуме «глушилок» мелодии зарубежных композиторов. Одноклассники, зная об этом моем увлечении, часто просили меня сыграть что-нибудь новенькое – Гершвина или мелодии из великолепного фильма Гленна Миллера «Серенада солнечной долины». Я играл ее по нотам, которые успевал записать, а «белые пятна» заполнял по велению сердца, импровизацией, и она постоянно звучала во мне.

Это сейчас джаз – классика, а в советское время эту мелодичную музыку можно было услышать только в ресторанах и на вечеринках. Для исполнения в консерватории и концертных залах джаз считался слишком низким жанром и, как все заграничное, даже подозрительной. Газеты были полны обличениями западной пропаганды, которая, как считалось, выражалась и в музыке. «Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст», – говорили в то время и не шутили. За пристрастие к идеологически чуждой музыке можно было вылететь из института или с работы.

Многие с большим сомнением и опаской относились к нашим джазовым экспериментам. Но мы продолжали играть… Очарование новой музыки было для нас сильнее неопределенной опасности.

Парадокс, но через несколько лет именно джазовые ритмы, исполненные на конкурсе в Эстонии, принесли мне победу, а с нею и первую премию Центрального Комитета комсомола Латвии. Затем я придумал джазовый фестиваль в Лиепае, гастролировал с джазовыми коллективами как пианист и композитор. А через 22 года после окончания консерватории объявил о наборе студентов на джазовое отделение и в течение нескольких лет преподавал там. Правда, тот набор так и остался единственным.

Душа джаза – импровизация. Наверно, этим он меня и покорил… Не уверен, что импровизировать можно научиться. Это дар, доступный не всем, даже великим музыкантам. Импровизировать – это не значит играть как Бог на душу положит. Вовсе нет! Нужно суметь «поймать» основную тему и вести ее, развивая и дополняя.

Великим импровизаторами были композиторы Лист и Шопен. Ноты их произведений не дают представления о том, как они звучали в авторском исполнении. Всякий раз эти музыканты играли свои сочинения по-другому.

Где граница между импровизацией и собственным сочинением? Не знаю… Но уверен, эта музыка будет жить вечно, потому что она – живая. Я в очередной раз убедился в этом весной 2015 года, будучи членом жюри международного конкурса «Riga Jazz Stage 2015».

Эстрадный секстет. За роялем Раймонд Паулс. Конец 1950-х годов.