Михаил Качан - Школа на Кирочной. Потомку о моей жизни

Аллочку мне в Ленинграде не доверяли: когда я гулял, она оставалась дома. Каждый раз, когда я уходил из дома, мама говорила мне:

– Далеко не уходи. Будь осторожен.

Но не отпускать меня было уже нельзя. Я был большой и самостоятельный мальчик.

Я быстро осваивался в городе, который еще не оправился после пережитой блокады. Город был наполнен людьми в тряпье, нищими. Инвалиды без ног катились на каких-то дощечках. Их подсаживали в трамваи, где они гнусаво пели, выпрашивая милостыню. Другие нищие, облюбовав места, где проходило много народа, ежедневно, с утра до позднего вечера сидели там, тоже прося милостыню.

Подавали мало и плохо. И не потому, что было жаль, а потому, что у людей не было денег и лишней еды. Хлеб и основные продукты питания все еще выдавались по карточкам. Нищие еду брали с жадностью, и, получив, сразу начинали есть, – видно было, что они голодные.

Папа вернулся из армии, наконец. В военной гимнастёрке. С майорскими погонами. Располневший. Очень уверенный в себе. И такой любимый, любимый.

На снимке, сделанном вскоре после возвращения отца с фронта, мама, Аллочка, папа, а сзади них я

Я не удержался и спросил его, почему он стал таким полным всего за два месяца после окончания войны. На всех фотографиях, которые он присылал с фронта, он выглядел худым.

– Знаешь, мы питались на фронте лучше, чем вы в тылу, но все же мне этого всегда было мало. А тут сразу появилось сколько угодно продуктов. Вот, например, я делал себе яичницу на 12 яиц.

– И сам всё съедал?

Я всё ещё был постоянно голодным и плохо понимал, как это можно сразу съесть яичницу из 12 яиц. Это казалось мне верхом роскошества. И одновременно – торжеством Победителей.

Вторым вопросом, который меня очень интересовал, были папины награды. Я знал, что у него есть орден Красной звезды и медаль «За оборону Ленинграда». Теперь у него оказался еще орден Отечественной войны II-й степени и медаль «За победу над Германией».

Медаль «За победу над Германией» получили все воевавшие. Впоследствии папе из военкомата прислали орден Отечественной войны I-й степени и медаль «За взятие Варшавы».

Его ордена и медали, а также все наградные документы хранятся у меня как святыни. Я знал, что папа был храбрым человеком. На фронте он был сначала ранен, а впоследствии контужен. Прошёл всю войну и пришел домой победителем.

Папа сразу же занялся ремонтом нашей квартиры. Я не знаю, где он жил всё это время. Но в комнате Рахили он не ночевал.

Каждый день папа с утра появлялся у нас, о чем-то тихо говорил с мамой и уходил. Мама вздыхала.

– Папа не может найти работу, – говорила она мне.

Так продолжалось недели две-три. Его никуда не принимали на работу.

В воскресенье мы все вместе обедали. В то время суббота была рабочим днем, а воскресенье выходным. Во время обеда папа сказал:

– У меня был выбор. Либо демобилизоваться и вернуться в Ленинград, либо идти служить помначштаба корпуса, стать подполковником и остаться в Австрии. Я выбрал первое. Кажется, я начинаю жалеть об этом. Зачем я вернулся? Меня никуда не берут. Я прихожу, мне говорят, что есть место, а когда заполняю анкету, мне говорят, что у меня не та квалификация. А я инженер-механик по холодильным машинам. И проработал не один год. У меня именно та квалификация, какая им нужна. И я всё понимаю, что они думают про себя, но вслух не говорят. Противно. На фронте мы об этом не думали. И пуля не разбирала, в кого ей попасть – в русского или еврея. И я как-то не понимал, что, вернувшись домой с такой войны, я снова столкнусь с неприкрытым антисемитизмом. Зачем я вернулся?

Вернулся с фронта муж Рахили Натан. Они поженились еще в 1939 году, но его мобилизовали в армию на войну с Финляндией. Потом началась война с Германией. Всю войну он был на фронте, а Рахиль его ждала. И вот теперь, спустя 6 лет дождалась.

Мама сказала:

– Не волнуйся, Рахилечка, завтра мы переедем.

И на следующий день мы переезжали в свою квартиру на улице Восстания.

Собственно, «переезжать» – громко сказано. Мама и папа взяли в руки наши вещи, а мне сказали смотреть внимательно за Аллочкой, и я взял ее за руку. Попрощались с Рахилью и пошли на трамвай.

Я впервые с начала войны оказался на своей улице – улице Восстания. Чувства переполняли меня. Моя улица!