И. Шварёв: Рассказы о прожитом

Мне поручили занятия по огневой подготовке в учебной команде полка. В штабе, по-видимому, учли, что я отлично стрелял из винтовки и хорошо знал устройство станкового пулемета «Максим». Иногда нас, «вольных», привлекали к проведению занятий и в ротах. В эти дни вместо привычных «ты», «братец», а то и просто «олух» я впервые услышал обращение офицеров ко мне на «вы». Это меня смущало, приводило в замешательство и в то же время приятно щекотало самолюбие. Как же! Из деревенского «быдла» шагнул к господским сословиям!

В команде вольноопределяющихся люди были образованные и стояли ближе к политике, чем солдатская масса. Вечерами в помещениях, где мы жили, нередко возникали весьма опасные по тем временам разговоры о бестолковости царя и его министров, о мошенниках и казнокрадах в армии, о рабочих забастовках и крестьянских бунтах в губерниях. Упоминали о придворном старце Григории Распутине, с ухмылками говорили о его интимных связях с самой царицей. Но и здесь толковых пояснений о происходивших в стране событиях я не слышал. Все суждения носили характер раздраженного брюзжания, обличения тех или других личностей, возмущения разными беспорядками и напоминали скорее не серьезные споры, а перепевание всевозможных слухов и догадок. Был, правда, в команде один паренек из студентов, будто бы состоявший в какой-то тайной партии.

Что касается меня, то я по-прежнему оставался в социальных и политических вопросах совершеннейшим профаном, хотя критику властей и непристойные байки про царскую семью слушал теперь и воспринимал всерьез, без былого крестьянского равнодушия.

К началу 1917 г. в голове у меня был полный сумбур. Я успел потерять прежнюю веру не только в незыблемость и извечную законность царской власти, но и усвоенную с детства веру во всемогущество господа-бога. И ум и сердце под влиянием окружающих людей постепенно освобождались от былой религиозности. Вера в бога считалась в нашей «вольной» команде вроде как не совсем приличной для просвещенного общества. Тот, кто не мог порвать с молитвами, с осенением себя крестом перед едой, стеснялся этого, старался скрыть от товарищей свою набожность. О соблюдении каких-либо постов и церковных таинств в команде вообще не вспоминали. Здесь снял с груди свой нательный крестик и я. Снял, но не выбросил, еще больше года носил его с собой в нагрудном кармане. Вера в бога оказалась живучее, чем вера в царя…

Признаться, потеряв старые идеалы и еще не успев приобрести новых, я внутренне не чувствовал себя ни хуже, ни лучше. Вопросы человеческого бытия в больших масштабах меня в то время не очень-то волновали. Служил, исполнял, как мог, свои обязанности и ждал очередных перемен в судьбе.» В тылу – так в тылу, на фронт – так на фронт. Только поскорее кончилась бы война да вернуться домой, к жене, детям, родителям, сестрам, к своему хозяйству.

Побывать дома, хоть на денек, очень хотелось! От Ольги, которая была неграмотной, приходили написанные чужой рукой стандартные письма с поклонами от всей деревни. Она растила двух сыновей, вместе со стариками тянула нелегкое хозяйство. Порой тоска по родным угнетала так сильно, что политические разговоры сослуживцев прямо-таки раздражали, выводили из себя. В такие вечера я уходил в солдатские казармы, чтобы встретиться с немногими еще остававшимися в полку земляками. Вести из родных мест интересовали меня больше, чем сообщения петроградских и ростовских газет.

О феврале 1917 года у меня в памяти сохранилось какое-то неопределенное впечатление. Перед этим мы слыхали о рабочих забастовках, в полку несколько солдат было арестовано «за политику». Но нам все это не казалась настолько серьезным, чтобы ждать падения царской власти. Вероятно, главные предреволюционные события, происходившие в столице, скрывались от нас. Однако в полку как-то сразу резко снизилась дисциплина, участились самовольные отлучки солдат в город. Фронтовики вечерами собирались в большие группы, никого не подпускали к себе и о чем-то спорили.

Заговорили о возможном восстании против правительства и в нашей команде.

– Ничего из этого не выйдет, – рассуждали одни. – В пятом году что получилось? Теперь тем более баррикады бесполезны. Фронт от Петрограда не так уж далеко. Двинут казаков, солдат с пушками и пулеметами – какие баррикады устоят?

– Пушки-то у солдат, их можно в любую сторону повернуть. Посмотрите на наших фронтовиков, будут они в рабочих стрелять? – говорили другие.