Умираем не мы, а цветы,
Ничего мы не знаем о смерти.
И с отчизной и с богом на «ты»,
Мы живём, как жестокие дети.
И насколько же органичны в самой поэме песенные переливы, перебивающие торжественный лад гекзаметра, умиротворяющие душу, готовую распалиться от огненных словес! «Христова колыбельная», «Христова подорожная», «Песня Лазаря» — вечный мотив любви ко всему сущему, смутно всплывающий в памяти из тех времён, когда мир был напоён светом, теплом и лаской под голос матери, склонившейся над детской колыбелью.
Эй, на земле, где целуют друг друга во зло!
Славен Господь! Он идёт! Его детство прошло.
И ничего не оставило людям на свете,
Кроме святого трилистника: Будьте как дети!
Только о детстве небесные громы гремят,
Только о детстве священные кедры шумят.
Памятью детства навеяна эта поэма,
Древнею свежестью, вешней звездой Вифлеема.
«Древняя свежесть» и «вешняя звезда Вифлеема» осеняют поэму воедино, и сама природа в ней живёт в ладу и в едином ритме с поступью Сына Человеческого и Словом Его. «Долго об этом священные кедры шумели»… «Глухо об этом гремела вселенская ось и рокотали пещеры, пустые насквозь…» «Долго об этом рыдали народные хоры, и отзывались речные долины и горы…» Каждое деяние Христа на всём протяжении Его земного пути сопровождается вестью, которую разносит по миру природная стихия.
Станислав Куняев
(Из статьи «Путь ко Христу!», 2001 год).
Куняев Станислав Юрьевич(р. 1932) — стихотворец. Юрий Кузнецов никогда не считал его большим поэтом, но с уважением относился к нему как к литературному бойцу.
6 ноября 1992 года поэт сочинил стихотворение «На юбилей Станислава Куняева». Он писал:
В этот век, когда наш быт расстроен,
Ты схватился с многоликим злом.
Ты владел нерукопашным боем,
Ты сражался духом и стихом.
В этот день, когда трясёт державу
Гнев небес, и слышен плач и вой,
Назовут друзья тебя по праву
Ветераном третьей мировой.
Бесам пораженья не внимая,
Выпьем мы по чарке горевой,
Потому что третья мировая
Началась до первой мировой.
В 1998 году Кузнецов откликнулся на предложение Куняева и возглавил в журнале «Наш современник» отдел поэзии. Однако, окунувшись в журнальные дела, поэт сильно разочаровался в Куняеве и как в редакторе.
Надо отметить, что до Куняева редакция журнала «Наш современник» Кузнецова как поэта фактически игнорировала. При Викулове его напечатали всего два или три раза. Куняев в этом плане проявил большую широту: он печатал Кузнецова без ограничений, понимая, что имеет дело с большим художником.
Он — поэт конца, он — поэт трагического занавеса, который опустился над нашей историей. Только так и следует его понимать <���…> Юрий Кузнецов не снисходит до утопии. Он говорит тёмные символические слова, которые найдут свою расшифровку, но не сегодня и не завтра. Именно поэтому ему дано громадное трагическое дарование. Именно трагическое. Он — один из самых трагических поэтов России от Симеона Полоцкого до наших дней. И поэтому та часть русской истории, о которой некогда было сказано, что Москва есть Третий Рим, кончается великим явлением Кузнецова.
Евгений Рейн
(«День литературы», 2001 год, март).
Рейн Евгений Борисович(р. 1935) — поэт. Он много лет дружил с Иосифом Бродским и, может, именно поэтому очень долго находился как бы в тени своего бывшего товарища. Хотя некоторые его стихи ни в чём не уступали лирике Бродского, а в чём-то даже и превосходили её.
В «нулевые» годы Рейн, испытывая острую нужду в деньгах, стал навязывать туркменским властям свои услуги, выразив готовность перевести стихи Туркменбаши. В писательском сообществе идея поэта вызвала возмущение. В ответ Рейн объявил войну своей ученице Татьяне Бек и развязал против неё травлю.
Говоря о последней из христианских поэм Юрия Кузнецова и факте самовольного помещения поэтом ряда своих — если бы вымышленных, а то ведь реально существовавших в истории и живущих сейчас! — персонажей в адские глубины, просто невозможно не коснуться нравственной стороны его творчества и, в частности, такого из «смертных» для христианина грехов как гордыня. Именно она ведь является той движущей силой, что позволяет приверженцам метода постмодернизма без малейших колебаний использовать по своему усмотрению не принадлежащие им художественные открытия и находки своих литературных предтеч, «опуская» в случае необходимости любые великие сюжеты, образы, а также фигуры самих их авторов до диктуемого законами постмодернизма уровня пародии и осмеяния, дающих возможность быстро и без особых духовных затрат вырасти до размеров вершителя исторических судеб.
Читать дальше