Максим Цхай - Вышибая двери

Дело еще в том, что немецкий полицейский по большей части имеет психологию обычного бюргера: я прихожу аккуратно на работу, минута в минуту ухожу, позвольте мои денежки. Пиво, семья и незатейливые радости, доступные на те три-четыре тысячи, что он получает. А совершенно лишняя поножовщина с албанцами и разбитая в качестве мести машина этими тысячами не оплачиваются. Так что зачем он будет искать себе проблемы? Если есть возможность их обойти — он их обойдет, лишь бы на бумаге все было чисто. А это при достаточном опыте — дело техники.

В Кобленц снова вернулась зима. Так странно видеть белый пушистый снег на зеленой траве.

Мой город. Я люблю его так же, как когда‑то любил Симферополь. Люблю его улицы, выложенные гладким камнем, люблю его чудаковатую архитектуру, шкодные памятники, его жителей — веселых, добродушных людей.

Иногда я беру мороженое в своем любимом магазинчике, сажусь на теплые ступеньки церкви, расположенной неподалеку, и долго смотрю на прохожих. Просто смотрю. Заглядываю в лица, улыбаюсь ответно.

А сейчас повсюду лежит снег. Взяв немного на ладонь, я подношу его к лицу — пахнет прошедшей зимой. Пробую на вкус, и он послушно тает на моих губах.

Для кого танцует в ночи падающий снег? Может быть, ты один сейчас видишь колыхание белых снежинок в темном воздухе. А если кто‑то так же стоит и не спускает с него глаз — он твой брат. Словно сидишь у костра с другом: ты смотришь на огонь — и он смотрит.

А сейчас ты понимаешь, что единственный, кто смотрит на этот летящий снег вместе с тобой, — это Бог. Наверное, поэтому стоишь иногда под тихим ночным снегопадом, запрокидываешь лицо к мириадам сплетающихся в белые крылья снежинок и чувствуешь, что Бог тоже стоит неподалеку.

Постояли, улыбнулись друг другу и снова разошлись.

Красота… Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде? Смотря какой сосуд, смотря какой огонь… Лгут те, кто заверяет, что красота женщины не имеет значения — имеет, и чаще всего решающее. Но самое манящее в женщине — не форма тела и черты лица, а внутреннее свечение. Чем оно вызывается, я так и не понял до конца — умом ли, искренностью, внутренним чувством стиля, а может быть, всем сразу. Но говорю с полной ответственностью: это действует на мужчину гораздо сильнее, чем набор внешних качеств.

Когда‑то с друзьями — афганцами мы держали на вокзале бригаду. И всегда в час дня, когда мы готовили к рейсу скоростной кёльнский, по перрону стремительной походкой проходила Мисс Станция, как мы ее звали. Может, работница бюро при вокзале, а может, проводница. Был теплый май, и над ее коленями играл легкий колокольчик белой юбки. Мы бросались открывать окна поезда и хулигански улюлюкали ей вслед, а она, смеясь, махала нам рукой и посылала воздушные поцелуи. Несомненно, она знала, какое впечатление производит на мужчин — каждый носящий брюки субъект поворачивал ей вслед голову.

Хотя мы и были грубыми вокзальными рабочими, но у всех троих имелось высшее образование. И однажды в обеденный перерыв мы решили проанализировать, а что, собственно, в нашей Мисс Станции особенного. Откуда такой сногсшибательный эффект. Решили докопаться до секрета ее привлекательности. Ведь, если разложить все по полочкам, в ней не было ничего от типичных красавиц. Круглолица, большерота, вдобавок носила большие очки. Да и никаких выдающихся форм — скорее худощава.

Но мы все‑таки поняли, что именно делало ее неотразимо прекрасной. Да, наша дама сердца была, несомненно, теплым искренним человеком — это чувствовалось по ее солнечной живой улыбке и даже по пластике тела. Такие женщины привлекательны сами по себе. Но основной секрет привлекательности заключался в еще одном нюансе.

Мисс Станция была победительно, необоримо уверена в своей красоте. Я до сих пор не знаю, каким образом она обрела эту уверенность. Была ли любимой дочерью у мудрого отца или внушила себе, что привлекательна, самогипнозом. Но именно ее убежденность в том, что она необычайно красива — такая, какая есть, — делала ее сногсшибательно, умопомрачительно прекрасной.

Прошло уже четыре года, а я до сих пор помню, как ровно в час дня мы, три здоровых обалдуя, бросали шланги и тряпки и, открыв окна в кёльнском скоростном, ждали, когда по перрону пройдет удивительная, чудесная девушка, когда прозвучит в теплом воздухе ровный цокот ее каблучков. И вот она выходит из‑за поворота — головокружительной походкой настоящей дивы, солнечно и милостиво улыбаясь нам, ее поклонникам. И восторженно заулюлюкает Хаммид, почти выпадет из окна страстный Ахмадшах — я поймаю его за брюки и сам немного смущенно улыбнусь ей и помашу рукой. Красавица идет. Королева.